Всадники с завязанными глазами

Война нынешнего поколения китайцев началась в 4 часа утра 17 февраля 1979 года, когда, нарушив все официально-государственные, моральные, нравственные, классовые законы и принципы, вооруженные силы КНР вторглись на территорию Социалистической Республики Вьетнам. В этот день сбылись многие мрачные прогнозы, подтвердились опасения и угрозы, которым не хотели, боялись верить.

«Китайцы двигались плотным строем на наши минные поля, — рассказывал корреспонденту агентства Франс Пресс офицер вьетнамских пограничных войск. — Их командиры отвели им роль смертников, чтобы ценой жизней этих людей обеспечить полное разминирование местности...» С остекленевшим взглядом фанатиков сотни и сотни китайских солдат вал за валом шли навстречу смерти, чтобы устелить своими телами дорогу для прохода танков.

Третья мировая война может разразиться в любой день.
Сюй Сянцянь, министр обороны КНР

История прошлых войн дала миру немало примеров самопожертвования людей во имя священного дела защиты родины. Те люди стали героями в памяти народов своих стран. Китайские солдаты, на земле Вьетнама, жертвуя своими жизнями во имя преступной агрессии, стали соучастниками преступления.

Но они не думали об этом, они выполняли приказ. Их отучили думать, внушили вместо мыслей слепую веру в установки властей, фанатичную готовность делать все, что прикажут сверху.

***

Всем, кто видел кадры китайских документальных кинолент последних лет, наверняка запомнились огромные скопления людей на пекинской площади Тяньаньмэнь. Исступленные лица, обезумевшие, горящие фанатизмом глаза, искаженные криком рты. Люди вели себя так, словно увидели вдруг божество, нечто из ряда вон выходящее. А видели они Мао Цзэдуна, старого, одряхлевшего, внешне ничем не примечательного. Но пропаганда из года в год внушала людям, что председатель Мао — «самое красное солнышко», что он величайший из великих, гений из гениев, «намного выше Маркса и Энгельса».

Культ Мао Цзэдуна достиг масштабов поистине фантастических. Людей убеждали в том, что председатель Мао — земное божество, что его идеи могут творить и творят чудеса. Не в переносном, а в самом буквальном смысле. Приводились бесчисленные «доказательства» того, как, прочитав одну из цитат Мао, люди добивались сказочных успехов в любом деле. Будь то выплавка стали, хирургическая операция, выращивание арбузов или игра в пинг-понг.

Практика политического оглупления масс безотчетной преданностью вождю-сверхчеловеку была доведена при Мао до совершенства. А массовые собрания, шествия, манифестации, во время которых неизбежно вступают в силу мощные механизмы социально-психологического подражания и взаимозаражения, стали одним из главных ее средств.

Именно этим средством много веков пользовались и продолжают пользоваться церковники самых различных вероисповеданий, умело вызывающие религиозный экстаз и фанатичный психоз толпы.

Расчет прост. При отсутствии четких научно, экономически и просто человечески обоснованных аргументов для завоевания симпатий масс бессовестные политиканы обращаются к чувствам и инстинктам толпы, зачастую неосознаваемым, подсознательным. Массовые сборища позволяют их организаторам добиться более сильной эмоциональной реакции, чем при индивидуальной идейно-психологической обработке человека. В массе людей, особенно малограмотных, значительно легче возбудить шовинистические настроения, являвшиеся одной из основных опор официальной политики Мао, чувства враждебности к другим народам, жестокости, ненависти к так называемым внутренним «врагам», то есть ко всем недовольным политикой властей.

Как бы ни были разнообразны массовые действа маоистов по своему внешнему оформлению и характеру, у них всегда одна и таже цель: создать иллюзию объединения масс вокруг официальных установок вождя, привлечь на свою сторону пассивных и колеблющихся, а недовольных и инакомыслящих запугать противопоставлением «единодушию масс». Не говоря о том, что они уже запуганы угрозой физической расправы, которая всегда маячит перед человеком в Китае.

Что остается делать человеку, когда вокруг него беснуется несчетная толпа в припадке массового психоза «любви к вождю»? Стоять с каменным лицом? Так и до беды достояться недолго. До непоправимой беды. Вот человек и начинает «подыгрывать» остальным, среди которых — он знает это — тоже немало «подыгрывающих». Таковы правила политической игры в Китае. А уж китайцев артистизму учить не приходится. Редкостно одаренная нация. Плюс к этому традиционная вековая склонность китайцев к послушанию, к неукоснительному выполнению предписанного ритуала политического поведения.

Но все это беснование, исступление, массовые психозы, до которых доводили китайцев маоистская пропаганда и культ личности Мао, — лишь внешнее чувственное проявление «успеха» маоизма. В манипулировании миллионными толпами китайцев «вождю» нужны были не чувства, а дела, чтобы человек по первому же его слову пошел в огонь и воду, чтобы он был всегда готов к «подвигу», к самопожертвованию, к смерти во славу «вождя».

Сбитые с толку люди верили ему, шли за ним. Ведь за долгие годы пребывания Мао у власти в Китае выросло, воспиталось в духе маоизма целое поколение и подрастает еще одно, для которого слово «гуманизм» — буржуазное, бранное слово.

За годы «культурной революции» из лексикона китайцев были выброшены такие слова, как доброта, справедливость, жалость, сострадание. Взамен систематически прививалась фразеология, цель которой — пробудить человеконенавистничество, ненависть ко всему чужеродному, жажду насилия и убийства. Мао и его последователи поставили своей задачей изменить, отравив ненавистью и жестокостью, национальный характер великого народа.

Вместо традиционно добрых детских стишков и песен в Китае с ясельного возраста учатся связно говорить на лозунгах: «Разбить собачьи головы ревизионистов!» (имеются в виду прежде всего советские люди) и «Добить собаку, упавшую в воду». Вот откуда та изощренность в пытках и издевательствах, которая вдруг проявилась у китайских школьников, получивших в годы «культурной революции» власть над своими учителями. Уважаемых, пожилых, часто старых людей 12—15-летние подростки не только вываливали в грязи и, облачив в шутовские наряды, заставляли ходить по улицам с громкими криками: «Я подонок, ублюдок, мерзавец и прочее». Вчерашних учителей, директоров школ и профессоров университетов их ученики зверски избивали, пытали, заставляли стоять на коленях на битом стекле, глотать насекомых, есть и пить испражнения. Публичные издевательства и пытки часто заканчивались публичными казнями.

Одна из героинь «культурной революции», юная хунвэйбинка Чжэнь Чанхуа, хвасталась со страниц газет: «За два дня я убила двоих. Когда проходит день и мы никого не убиваем, у нас чешутся руки...»

«Это травмированная с ясельного возраста молодежь, — писал в книге «Тысяча дней в Пекине» Морис Сиантар. — Эта молодежь, которую заставляют кричать, что председатель Мао — «самое красное солнце в их сердцах» и что его надо любить больше, чем собственных родителей, не виновата: она — продукт чудовищного воспитания.

Маоистское воспитание, методически подготавливающее отчуждение человека от своего «я», от собственной личности, — это психологическое убийство, которое сродни гитлеровскому крематорию».

Убитая морально и психологически, эта молодежь позволила современным пекинским мандаринам бросить себя на бессмысленное убийство во Вьетнам. Так же как гнали солдат на захватнические войны китайские императоры 25 веков тому назад. «Их гонят туда, — писал один из мыслителей того времени, — и они идут туда, их гонят сюда, и они идут сюда. Они не знают, куда идут».

* * *

«Слепой всадник на слепой лошади у края пропасти» — так говорят в Китае об авантюристах и авантюрах. Мао Цзэдун на протяжении своей долгой, богатой авантюрами жизни не раз подводил страну к краю пропасти, сам оказываясь у зияющей бездны. И каждый раз с помощью политических комбинаций он избегал падения, сталкивая вниз своих бывших друзей, ставших ему ненужными или даже опасными.

История восхождения Мао к вершине власти — это история расправ с соратниками, руками которых он делал нужные ему дела и головами которых расплачивался за многочисленные преступления и провалы. В начале 50-х годов из окружения Мао бесследно исчез старый революционер, член Политбюро ЦК КПК Гао Ган. В 1959 году жертвой провала маоцзэдуновского «большого скачка» стал член Политбюро, герой войны, министр обороны Пэн Дехуай. В самом начале «культурной революции» пал Председатель КНР Лю Шаоци, а в конце ее — Линь Бяо, официально провозглашенный незадолго до этого преемником Мао. Вместе с ним был удален с политической сцены виднейший теоретик маоизма, бывший личный секретарь Мао Чэнь Бода.

В результате маоцзэдуновской политики «большого скачка», а затем и «культурной революции» Китай оказался на краю невиданно глубокой пропасти: кризис в экономике, хаос в социальной и духовной жизни, массовое недовольство, апатия, уныние...

Оседлав после Мао «слепую лошадь» маоизма, нынешние пекинские лидеры по опыту «великого кормчего» пытаются избежать провала за счет политического маневрирования, сталкивания в пропасть бывших соратников, ставших противниками в борьбе за власть. Именно такая судьба постигла «банду четырех», бывших приближенных Мао.

Пытаясь «осадить коня, летящего в пропасть», пекинские руководители вносят коррективы в наиболее скомпрометировавшие себя установки Мао Цзэдуна. Делаются попытки подновить, осовременить маоизм, приблизить его к реальности. Отбрасываются обанкротившиеся идеи Мао в области идеологии, политики, экономики, образования, культуры. Постепенно реабилитируется считавшийся недавно чуть ли не преступным принцип материальной заинтересованности. Печать рассуждает о необходимости развивать экономику по плану.

Далее обычный экономический анализ планов модернизации Китая показывает, что сердцевиной этого плана является развитие военного потенциала страны, создание материальной базы для проведения глобальной политики «с позиции силы», для осуществления националистических экспансионистских устремлений. Достаточно сказать, что свыше сорока процентов государственного бюджета в нынешнем Китае расходуется на подготовку к войне.

Китайские эмиссары рыщут по всем капиталистическим странам в поисках современного вооружения.

Вся внутренняя политика нынешнего пекинского руководства направлена к одной цели — выжиманию из страны ресурсов, которые можно было бы бросить на военные приготовления.

Находясь на 103-м месте в мире по размерам национального продукта на душу населения, Китай все последние 20 лет прочно занимает 3-е место по объему военных расходов.
Все это доказывает, что пересмотр новыми властями некоторых идеологических установок Мао не затрагивает социал-шовинистической сущности маоизма, его гегемонистских притязаний. Меняются методы, но сохраняются великодержавные цели Пекина.

КНР — единственное в мире государство, которое внесло в свою конституцию положение о неизбежности новой войны. Пекинские «теоретики» охотно и много рассуждают о «естественности» войны, о том, что она «закономерна» и может вспыхнуть в любой момент. Объясняют они это тем, что между СССР и США идет «ожесточенная борьба за мировую гегемонию». В действительности же, сам мечтая о мировой гегемонии, но не имея пока сил, Пекин всеми правдами и неправдами стремится столкнуть две сильнейшие державы мира в смертоносной войне.

Начав с призывов бороться «против двух врагов» — СССР и США, пекинская пропаганда постепенно сосредоточила свой огонь против одного главного «врага с севера», то есть против СССР. Маоистские стратеги сегодня настойчивее, чем когда бы то ни было, призывают к созданию «широчайшего единого фронта в мировом масштабе», чтобы «нанести смертельный удар по зачинщикам» — по СССР и странам социалистического содружества. С кем мечтают в Пекине сколотить единый фронт борьбы против стран социализма, недвусмысленно пояснил Дэн Сяопин. Во время своего визита в Вашингтон накануне начала китайской агрессии против Вьетнама он заявил, что КНР можно рассматривать как «шестнадцатого участника НАТО».

Пытаясь ввергнуть мир в глобальную катастрофу, Пекин не ограничивается одними словами, а и время от времени пробует свои зубы. В 1962 году он спровоцировал вооруженный конфликт с Индией. В 1969-м — на советско-китайской границе. В 1979 году развязал войну против Социалистической Республики Вьетнам.

Слово «война» является одним из самых употребимых в маоистском политическом лексиконе. Призывы к новой войне и угрожающие военные маневры Пекина не прекращались даже в те дни, когда китайская делегация села за стол мирных переговоров с представителями Вьетнама.

«Хотя Китай и вывел свои войска из Вьетнама, — писала английская газета «Файнэншл таймс», — очень немногие из них вернулись в казармы... Около 400 тысяч солдат все еще находятся близ границы. Все 700 китайских самолетов и боевая техника, сконцентрированные недалеко от границы с Вьетнамом, все еще остаются там. Пекин укрепил свои авиационные и ракетные части на острове Хайнань».

В китайских воинских частях, сосредоточенных на границах с Вьетнамом и Лаосом, устраиваются торжественные манифестации, чествования солдат, принимавших участие в агрессии против Вьетнама и в кровавых преступлениях на его земле. Идет «обобщение и изучение их опыта».

***

Под стать агрессивным целям маоистов и общественная структура Китая — военно-бюрократическая диктатура, созданная Мао и всячески укрепляемая его наследниками. Военные и бюрократы — опора пекинского режима. Человек в военной форме может мгновенно превратиться из военного в государственного руководителя, может и совмещать эти два занятия. Все они, вместе взятые, — военные, партийные и государственные мандарины, десятки миллионов кадровых работников (ганьбу) — представляют собой основу военно-бюрократической диктатуры, возвышающейся над народом, распоряжающейся его судьбой.

В структуре сегодняшнего китайского общества и государства армия играет особую роль. Людей в оливковой форме, безусловно главенствующих в стране, можно увидеть повсюду: в партийных и государственных органах, на предприятиях, в учреждениях, в учебных заведениях, на полях крестьянских кооперативов. Доходит до того, что именно армия часто задает тон в идеологии. Статьи, которые в последнее время появлялись в армейской газете «Цзефанцзюнь бао», перепечатывал затем орган ЦК КПК «Жэньминь жибао». Формально, правда, в Пекине любят повторять, что «партия командует винтовкой». Но практически ничего не изменилось с тех пор, когда во времена «великого кормчего» пекинская пропаганда совершенно откровенно подчеркивала: «Армия является главной составной частью государственной власти», а сам Мао говорил: «Есть армия — есть власть».

В армии Мао Цзэдун всегда видел важнейшее средство для захвата и удержания власти. Армейские порядки, военная дисциплина казались ему идеальными для того, чтобы по их образцу и подобию организовать все общества. Еще в 40-х годах в Яньане, центре освобожденных районов, Мао установил порядки, которые десятилетия спустя он будет навязывать всему Китаю.

Бывший военный советник при ЦК КПК Отто Браун вспоминает о яньаньских временах: «В гражданских учреждениях, в учебных заведениях и других организациях был введен строгий военный режим. Сотрудники, функционеры, преподаватели, студенты и даже деятели искусств находились фактически на казарменном положении. Они жили, трудились и учились большей частью в вырытых ими пещерах, по строгому плану и распорядку дня...»

Мао нравилась казарма. Нравилась потому, что каждый был на своем месте и в любую минуту был готов сломя голову броситься выполнять приказ. Нравились ему казарменные порядки и потому, что они больше всего подходили для уравниловки, которую Мао впоследствии всеми силами будет внедрять в Китае, при которой человек, создающий своим трудом огромные ценности для государства, будет получать от него лишь ровно столько, сколько нужно, чтобы не умереть с голода.

Человек в казарменном обществе не человек вовсе, а «нержавеющий винтик» идеально отлаженного механизма. А у пульта его — Мао. Он приказывает, все остальные с военной четкостью повинуются. Они ничего не трёбуют, они всем довольны.

Дряхлеющий диктатор стремился внедрить по всему Китаю яньаньские принципы: казарменный режим, всеобщий аскетизм и жертвенность. Западные синологи окрестили это «яньаньским синдромом» Мао.

После образования КНР вся страна была им разделена на шесть крупных административных районов, вся власть в которых принадлежала военноконтрольным комитетам, опиравшимся на армию. Эта система власти представляла собой не что иное, как военную диктатуру. И армия играла в ней многофункциональную роль. Она проводила организационную работу в экономике, просвещении, науке, культуре, она поставляла руководящих работников в партийный, государственный и управленческий аппараты.

Количество кадровых работников — ганьбу из военных — быстро росло. И в центральном аппарате, и на местах, где на каждых двух служащих приходился один ганьбу. Управленческий аппарат быстро разбухал, бюрократизация его шла полным ходом. Если к 1955 году из армии на гражданскую работу было направлено 5 миллионов человек, то к 1959 году число ганьбу превысило 20 миллионов. Институт ганьбу приобретал все более четкие иерархические очертания. Привилегированность ганьбу становилась общеизвестным фактом. Центральные власти не могли лишить ганьбу их привилегий, ибо сами пользовались еще большими.

Время от времени в китайской печати появляются критические материалы о бюрократизме ганьбу, об их коррупции, об их жестокости по отношению к народу. Но в этой критике нельзя не почувствовать лицемерно-демагогический привкус. В сети официальной критики попадает лишь мелкая рыбешка. Ганьбу низшего и среднего звена всегда были для высших эшелонов власти «козлами отпущения», на которых пекинские лидеры сваливали всю вину за провалы своей политики.

Жестокие репрессии и чистки, которые Пекин постоянно обрушивал и обрушивает на ганьбу, являются, во-первых, следствием постоянной борьбы в пекинской правящей верхушке, проецирующейся на все слои ганьбу. Во-вторых, это средство держать аппарат ганьбу в руках. В результате непрекращающихся чисток одни маоисты сменяют других, а институт ганьбу в целом не претерпевает сколько-нибудь серьезных изменений. Институт ганьбу все больше отрывался от народа, превращался во все более замкнутую касту, все глубже разъедали его коррупция и гниение.

Упорное стремление Мао превратить Китай в гигантскую казарму, решать все социально-политические вопросы с помощью чисто военных методов по-своему логично. Это диктовалось его стратегическими замыслами, целью которых было видеть вселенную у своих ног. И эти замыслы постепенно обнаруживались.

В 1953 году стало известно, что Мао намерен в течение 20 лет «прибрать к рукам» все континенты, начиная с Азии. В 1956 году, выступая на совещании в ЦК КПК, Мао Цзэдун заявил: «Китай должен стать не только политическим центром мира, но и его военным и техническим центром». С тех пор главное внимание начинает уделяться созданию военно-промышленного потенциала любой ценой, путем максимальной милитаризации экономики в самые сжатые сроки.

Материальным воплощением стратегических замыслов Мао явился «большой скачок». «Кормчий» вознамерился одним махом решить сложнейшие экономические проблемы, превратить отсталый Китай в передовую промышленную державу. Палочку-выручалочку Мао видел все в тех же армейских методах работы. «Положение, когда весь народ солдаты, — заявил Мао, — играет вдохновляющую роль, придает больше смелости».

Военные контролировали всю работу предприятий, и в промышленности господствовал принудительный труд. Военные хозяйничали в деревнях, превращая крестьянина в военнообязанного.

Провал «большого скачка» поставил экономику на грань краха, доказал, что военными методами нельзя решить экономические проблемы. Но Мао не отказался ни от своих гегемонистских замыслов, ни от военных методов их решения.

Это доказала «культурная революция». В то время на предприятиях, в учреждениях, учебных заведениях была создана структура управления, напоминающая армейскую. Население было сведено во взводы, роты, батальоны. Возникшие повсеместно ревкомы возглавляли представители армии.

Китай все больше напоминал огромную казарму. Люди строем ходили на работу, строем возвращались по домам. И у каждого подразделения был свой командир. И чуть не при каждом командире был свой шпик — штатный или активист-«патриот».

Дух солдатчины, казарменных порядков прививался всему населению от мала до велика.

Милитаристское воспитание поначалу с деревянными винтовками начинается для китайца с четырехлетнего возраста. В школе он получает в руки уже настоящее оружие. А с 16—17-летнего возраста включается в военные занятия ополчения, являющегося, по существу, второй, резервной армией.

Армейские офицеры руководили действиями хунвэйбинов во время «культурной революции», проводили с ними военные занятия. Американская журналистка Анна Луиза Стронг, находившаяся в то время в Китае, писала, что хунвэйбиновский шабаш направляли свыше 300 тысяч военнослужащих. Причем на каждого военного приходилось 20—30 хунвэйбинов.

Хаос «культурной революции» охватил всю страну, кроме армии. Главный инструмент своей власти маоисты оберегали от всяких случайностей.

Мао нет. Но армия по-прежнему остается в Китае хозяином страны. Представители армии занимают преобладающее количество ответственных постов в высших органах власти страны. Например, в Политбюро ЦК КПК. К тому же с каждым годом военные занимают все больше мест в структуре власти на самых разных её уровнях. Анализируя эти факты, многие зарубежные специалисты по Китаю приходят к выводу о том, что нынешние властители страны больше напоминают военную хунту, нежели правительственный совет.

***

Семена маоцзэдуновского национализма начали быстро прорастать уже в яньаньские времена. В нем четко обозначалась антирусская тенденция, превращавшаяся в махровый антисоветизм. Россия рисовалась Мао огромным бурым медведем. Таким, каким он изображался на географической карте Цинской империи. Карта эта еще до «культурной революции» была выставлена в Центральном музее китайской революции в Пекине. Образ России в виде дикого бурого медведя стойко держался в памяти Мао. К нему он обратился в своих зарифмованных откровениях в начале 60-х годов.

У антирусских настроений Мао, которые он особенно усиленно насаждал в последние годы своей жизни по всему Китаю, и у его склонности к паназиатизму глубокие корни. Американский публицист Эдгар Сноу вспоминал, что еще в 30-х годах в Яньане Мао с восторгом цитировал ему слова песни, прославлявшей победу Японии в русско-японской войне 1904-1905 годов. «Я как бы ощущал красоту Японии, — говорил Мао, — и симпатизировал ее гордости и могуществу, воспеваемым в этой песне, посвященной победе над Россией».

В начале 40-х годов в Яньане находился один из советских журналистов. На вопрос, чей это портрет (это был портрет Чингисхана) висит в служебном помещении ЦК КПК рядом с портретом Мао, он получил ответ: «Это портрет китайского императора, который правил Россией».

Антирусские настроения Мао все более заметно превращались в антисоветские. Видный китайский революционер, известный деятель Коминтерна и международного рабочего движения Ван Мин писал по этому поводу: «Мао Цзэдун сделал бешеный антисоветизм знаменем своей борьбы против марксизма-ленинизма, против коммунистических и рабочих партий, против социализма и коммунизма, против мировой революции и мира во всем мире, чтобы тем самым заслужить одобрение и понимание у империалистической клики во главе с США и получить возможность сотрудничать с ней».

События последнего времени подтвердили правильность этой оценки. Вашингтон и Пекин устанавливают между собой все более тесные контакты и говорят относительно «общности интересов». Министр финансов США М. Блюменталь, совершивший официальный визит в Китай в феврале — марте 1979 года, в дни агрессии против Вьетнама сказал, что китайские руководители пообещали ему «пойти на большие уступки в сфере экономической политики».

С благословения Мао в Китае разрастался антисоветизм. Выпускались «ученые труды», фальсифицировавшие русско-китайские и советско-китайские отношения. Особые усилия пекинские идеологи прилагают к тому, чтобы исказить историю нашей страны, и прежде всего историю ее внешней политики. С помощью явной фальсификации пытаются достигнуть двоякой цели. Во-первых, убедить китайцев в том, что его «северный сосед» был и остается «главным врагом» Китая, и, во-вторых, обосновать свои территориальные притязания к СССР. Пекинские пропагандисты заимствовали у буржуазных западных авторов идею о мнимой преемственности внешней политики России, ставят знак равенства между царизмом и Советским государством.

Подобным безответственным концепциям придается видимость «научных трудов». В минувшем году в Пекине вышли первые выпуски четырехтомной «Истории агрессии царской России в Китае», два сборника статей «Мировая гегемония — неизменная цель царской России» и «Ложь советских ревизионистов и историческая реальность». В Пекине все идет ныне в ход, лишь бы внушить простодушным и необразованным людям неприязнь к Советскому Союзу, к русскому народу. С этой целью в Китае создаются антисоветские романы и кинофильмы. Пропаганда обрушивает на страну потоки антисоветских материалов. Сочинены даже басни о каких-то «зверствах» русских казаков в Китае, которых расписывают самыми отталкивающими красками.

Годы и годы подряд населению Китая внушается мысль о том, что со временем Советскому Союзу будет предъявлен «кровавый счет». Не для защиты своих границ, а для агрессивных захватнических войн ведется лихорадочное вооружение китайской армии и моральная подготовка ее нынешних и будущих солдат. По рецептам Мао продолжается психическое убийство сотен миллионов молодых китайцев. Самым активным образом используются методы и образцы маоцзэдуновских времен.

Молодежи настойчиво навязывается все тот же ортодоксально-безжизненный, ходульный образ Лэй Фэна, сконструированный пекинской пропагандой в годы жизни Мао. О «житии» Лэй Фэна повествуется малышам в яслях и детских садах, школьникам, студентам и, конечно же, солдатам. Провинциальные организации китайского комсомола проводят конференции, на которых принимаются решения об обязательной учебе молодежи у Лэй Фэна. Сегодня о Лэй Фэне пишется и говорится в Китае, пожалуй, не меньше, чем полтора десятка лет назад, когда маоистская пропаганда начала разрабатывать эту «золотую жилу».

Лэй Фэн был простым китайским парнем, хорошим солдатом, случайно погибшим при несчастном случае. После его смерти был якобы обнаружен его дневник, из которого следовало, что Лэй Фэн жил будто бы только «идеями Мао Цзэдуна», повторял их наизусть при всех удобных и неудобных случаях и хотел в жизни лишь одного — быть «нержавеющим винтиком» председателя Мао. Своего обожаемого вождя он постоянно видел во сне.

Мао беззастенчиво спекулировал на имени мертвого солдата. «Учиться у Лэй Фэна», — написал он на его дневнике, изданном многомиллионным тиражом. И вместе с мыслями «великого кормчего» китайские юноши и девушки должны были заучивать наизусть и откровения его «нержавеющего винтика».

Сегодня в Китае можно не долдонить вслух цитаты из произведений Мао Цзэдуна. Разрешается не видеть его во сне. Не нужно начинать и заканчивать день поясными поклонами перед портретом Мао. Можно не клясться вслух в том, что любишь председателя Мао больше, чем отца, мать и всех родственников, вместе взятых.

Вот какие «свободы» дарованы нынче гражданам КНР. Но им все-таки есть предел. Китайцам по-прежнему следует считать, что идеи Мао Цзэдуна — это средоточие всей мудрости, светоч, озаряющий путь народам в дальние дали. И, конечно же, молодые китайцы все поголовно обязаны учиться у Лэй Фэна. Учиться беспрекословному повиновению, по-военному четкому выполнению любого приказа. Даже если этот приказ обрекает тебя на смерть, преступен по своей сути и пагубен для твоей страны. Повинуйся не задумываясь. За тебя думают «наверху». Твое дело — исполнять!

Культ слепого повиновения далеко не нов в Китае. Его проповедовали многие императоры, проводившие политику «юйминь чжэнцэ» («оглупления народа»). Ту же политику воспитания армии нерассуждающих переняли чанкайшисты. Именно это воспитание бичевал в одном из своих стихотворений замечательный китайский писатель нашего века Лу Синь.

Первое — податливость, друзья.
Всем она нужна: свинье, корове,
И уж вам-то, граждане, нельзя
Сохранять без этого здоровье.
Во-вторых, поклон, поклон земной
Хэ и Кунцзы — двум богам вселенной.
Тот, кто с гордой ходит головой.
Обезглавлен будет непременно!
Осудить властителю пустяк,
Доводы и поводы найдутся,
Подойдут и скажут: «Это — враг,
Он изменник делу революции!»
Величайший Хэ имеет меч,
А у вас есть головы и плечи.
Если чья-то покатилась с плеч,
Значит, так и нужно: все не вечно!
Ну и, в-третьих, о любви молчок,
Знайте, что любовь, свобода брака —
Это все заморский ярлычок.
Мы же на любовь глядим инако...
И, в-четвертых, слушайтесь его,
Слушайтесь, и больше ни-че-го!

Стихотворение это написано в 30-х годах о гоминьдановском Китае. А читается так, словно речь в нем идет о недавнем правлении Мао Цзэдуна.

Председатель Мао и сам, как известно, время от времени знакомил мир со своими поэтическими опытами. Его рукой написаны, например, такие строки:

...Огнем орудий небо полыхает,
Воронками изрыта вся земля...
Смотри, весь мир идет вверх дном!

При жизни Мао Цзэдуну не удалось увидеть столь милой его сердцу картины всемирной военной катастрофы. Но на третий год после смерти «кормчего» его наследники зажгли огнем орудий небо и изрыли воронками землю соседнего братского социалистического Вьетнама. По их приказу нержавеющие, нерассуждающие «винтики», воспитанные на идеях Мао и примере Лэй Фэна, сжигали дотла вьетнамские деревни, уничтожали не успевших эвакуироваться жителей, топили в болотах и поднимали на штыки детей, забивали прикладами женщин и стариков. Они обрушивали шквал артиллерийского огня на детские сады и ясли, больницы и госпитали, вывозили в Китай продовольствие, оборудование предприятий, имущество крестьян. По примеру гитлеровской тактики выжженной земли уничтожали на своем пути все живое.

Слепые всадники на слепом коне маоизма. Не ведая, куда скачут, они ведь и впрямь готовы к тому, чтобы выполнить завет Мао и перевернуть вверх дном весь мир.

Михаил Степанов
1979 год