Семь смертей Александры - Честь 1, Михаил Дмитриенко

Часть 1 - Часть 2 - Часть 3 - Часть 4

Часть 5 - Часть 6

Слово Автора

Проза, написанная поэтом, наверняка выглядит странной. Если же поэт увлекается творческим «экспериментаторством», его проза явно «себе на уме». Многие строки, такие лёгкие и выразительные в поэзии, в прозе становятся тяжеловесными и неуклюжими. Поэт и здесь пытается всё решить не умом, а сердцем. Изобразить всё, не чётким фразами, а эмоциями и сверхотвлечёнными образами.

Я не боюсь быть непонятным, не боюсь быть нечитаемым - это всё, знаете ли, несущественно... Те, кто хоть раз прочтёт мои фантазии, прочтёт их и в следующий раз - моё, чужое, напишет своё... Это люди определённого склада ума, мироощущения, иной жизни.

Солдат, вернувшийся с войны, быть может, только усмехнётся, отбросит мою книжку в сторону. Он прав - мне нечего ему сказать, ему известно больше любого писателя, что есть такое - цена жизни, нелепость смерти, случайность встречи и любви... Но те, кто с пелёнок, с младенчества обеспечен, застрахован, взлелеян, тем надо узнать, что небо бывает не только голубое, наше общее небо...

В этой книжке рассказ о девушке, «которая живёт по-соседству». А стоит ли с ней знакомиться ближе, каждый решает для себя сам. Я только задаю вопрос, сам себе: «А что было бы, с ней и со мной, если бы мы прошли мимо друг друга? Ничего... Или всё? Да был ли я знаком с нею?..».

Всё это, конечно же, глупости и ты, Читатель, уж посмеиваешься моим потугам придать «Слову Автора» какой-то умный вид, но это и хорошо - смеёшься, значит уже всё понимаешь. В моих рассказах ты видишь неумелую выдумку? - значит, ты думаешь и видишь, а мне иного результата и не надо.

Семь смертей Александры

«все Ỡ суть Р»

- Саша! Вставай, пора в школу.

Было около девяти утра, а Саша любившая вставать с первыми лучами солнца, тем более такого – ласкового весеннего солнца, все ещё спала. За окном кричала молочница, а мама, напевая старенькую весёлую песенку о зайцах, собиралась на работу.

Нет, нельзя же так! Александра не просыпалась, и мама постучала в дверь с низу до верху оклеенную разными яркими фотографиями и картинками - в дверь маленькой комнаты дочери.

Надо же так дрыхнуть!

- Засоня! Проснись же!

Что-то непривычное и странное в комнате, в самой дочери - резкий запах одеколона, ещё чего-то неприятного, остановило маму в дверях. Сразу похолодевшее сердце сорвалось вниз - дочь, её Сашенька, неестественно вывернув правую руку, лежала уткнувшись лицом в подушку. Страшные тёмно-красные, почти коричневые пятна темнели на разбросанных простынях, на ночной сорочке у дочери. И мелкие, как брызги от томата, расплывались на голубых обоях стены...

Обычный, ничем не примечательный городской двор: две серые, мышиные - пятиэтажки и один новый девятиэтажный дом с широченными лоджиями, буквой «П» примыкал к глухой стене ограждающей среднюю школу. На ровной, как армейский плац, детской площадке не было ничего, лишь несколько столбиков с натянутыми бельевыми верёвками и перекошенная куча железа - некогда ярко-красная детская карусель. Эту карусель, лет 15 назад, когда строили эти дома, поддатые мужики вкопали без малейшего представления, как это делается. А после она перекосилась и утратила своё исконное предназначение. Полную ей погибель принесли все обитатели двора: увечная, она всё же годилась для многого; на ней распивали бутылку-другую местные алкоголики и просто поклонники зелёного змия; пышные и энергичные домохозяйки рубили на ней мясные кости; детвора, которой совершенно нечем было себя занять, вносили свою лепту особо рьяно и агрессивно - они терроризировали мёртвую карусель, проверяя на прочность или свои кроссовки или же сварные швы. Швы были крепки и тем самым нагляднейшим образом опровергали все бездарные мифы о порочном несовершенстве советских технологий. Но подлинным хозяином этой кучи железа был местный «тёмный элемент», Вот и сейчас, на этой карусели разлеглись два представителя того племени, которое в народе известно как «бичи». Весеннее солнышко разморило этих представителей, наверное, самой из самых древнейших «профессий». Они не спеша попивали винцо, судя по мерзкому запаху - собственного приготовления, курили «Беломор» и беседовали.

- Ты, Фетюня, по-жизни неправильный человек, - лениво говорил один алкаш в жёлтой майке другому, одетому с претензией на шик, «по-ковбойски» - Неправильно ты, Фетюня, живёшь.

- А мы все неправильные. Ты правильно живёшь? А жизнь, что, правильная? Вообще...

- Не то говоришь, я не про «вообще», я тебе конкретно, а ты крутишь.

- Да ни чё я не кручу. Чё пристал-то?!

- Вот ты, Фетюня, жену имел. Хорошая она или плохая у тебя, не знаю, не об том разговор. Главное - Человек рядом был! Понимаешь? По-нынешним временам - Человек рядом, многое значит.

- Всё значит.

- Да, об этом я тебе и толкую.

- Ну, об этом, Боря, зря толкуешь, об этом я сам знаю и не спорю. Был человек рядом. Она хоть и змея и зараза, и сама пьёт, как чёрт, но с другой стороны, хоть и стерва и погрызёшься с нею, побьёшь порою - не без этого - и успокоишься. На душе легче. И ведь не пил тогда, ни-ни! Она поворчит-поворчит, да деньги несёт: "На, купи уж". Значит, жалостливая... А от чего? - порода у баб такая! Да и сама выпить не прочь. А морду набьёшь - терпит. Терпеливая.

- Эх Фетюня, Фетюня... "Мне бы выпить двести грамм, да по бабам, та-ра-ра-рам..." - запел Борька. Он имел во дворе прозвище Терминатор, а отчего его так прозвали никто не знал.

Он был старожилом в этом дворе и относился к особой категории пьяниц-философов (впрочем, эти "профессии" - пьяницы и философы - близнецы братья).

- О, смотри! - ткнул пальцем в сторону девятиэтажки «неправильный» Фетюня.

Во двор въехала машина "Скорой помощи".

- К кому это? Сегодня первая, утро ещё... - вставая сказал Борька Терминатор - Пойдём, посмотрим что ли?

Белый микроавтобус «РАФ» с красной полосой остановился возле одного подъезда девятиэтажки. Уже минут через пять к медицинской машине потянулись досужие бабульки. Дворник, бросив метлу, матюгаясь заорал на них:

- Ну чего, чего вам там обломилось, а? Семечками не сорить! Подметено! Только что, как сразу мусорить! Люди…

Дворник, старый кавказец, вёл непримиримую войну со всеми, кто по его мнению мусорил без надобности во дворе. Сплетницы стояли в этом списке под первым номером. Дворник не любил сплетниц, хотя не упускал случая самому вставить своё словечко. Бабки не обращали на него внимания, они любопытно заглядывали в кабину шофёра и вполголоса выдвигали версии о причинах столь раннего визита "неотложки". Шофёр важно отмалчивался.

- Это в сорок девятую! - сообщила вынырнувшая из подъезда шустрая баба Фрося, она всегда была впереди всех по части раздобывания скандальных новостей, подробностей и пикантных деталей. Сейчас она делилась разведанным:

- Дочка Людки, длинноногая такая, с большими глазищами, гордая такая, у ей ещё волос такой, до пояса, ну та, за которой Серёга-охламон таскается...

(Серёгу знали все - "По нему тюрьма плачет").

- Так вот, я и говорю, Людкина дочка с наркоманами связалась и вчера в полпервого домой явилась и не одна! Пьяная, еле на ногах стоит и матери грубит. Самой лет семнадцать-то, а ухажёру все тридцать будет! Такой вроде с виду культурный, тихоня, машина дорогая, но разговаривает будто обкуренный. Да видели вы его, приезжает, посигналит, Людкина дочка к нему в машину шасть, отъедут за школу и сидят там целуются. А Людка носится с ней, как с писаной торбой.

- Это какая Людка? - встряла тихая старушка с набожными глазками - Не та, что мужа лётчика схоронила?

- Та самая, только какой он лётчик? Сбег он от Людки, от актрисы! Людка-то видная баба, к ней, помните, молодой такой, чернявенький мужчина приходил, она с ним на курорты разъезжала. И дочка вся в неё. Вчера ночью привела ухажёра в дом, а Людка его и прогнала, а потом давай на дочь кричать - и б., на дочь, и проститутка, мол такая сякая. На весь дом кричала. И как только людям не стыдно?! А дочка закрылась в ванной и ножом себя в грудь - раз! Прям до кости. И кровь, говорит, как хлынет!

- Да нет, Людмилу я знаю и дочку её, Сашеньку, знаю. Не такая она. Не такие они, - вмешалась пожилая женщина в сиреневом платье - Я с ними двенадцать лет соседствую, дверь в дверь, ничего такого не слышала. Людмила женщина одинокая, ей не грех замуж, но за дочь боится - как она с отчимом сладит? Александра уже взрослая и всегда вежливая: "Здравствуйте тётя Таня, как ваше здоровье?". И чтоб пьяной кто видел - такого не было. Зачем оговаривать-то?

А Борька Терминатор, роясь в карманах и не найдя авось затерявшейся папироски, изрёк:

- Чужая жизнь - потёмки. Кто там теперь скажет?.. Жили себе, жили, кинулись, глядишь - поздно, опоздали... Так всегда. Я вот, например…

- Да ты бы уж помолчал, алкаш несчастный! Все мозги давно проспиртовал, бесстыжий! - накинулись на него бабы.

- Ладно, ладно, тише! - отмахнулся от них косой Терминатор - Я про чё? Про то - видел её парня, может и наркоман, но не похоже.

- Да что ты видел? Ты ведь каждый день зальёшься с утра под самую воронку, так тебе весь свет мил! А дай тебе папироску, а то налей, так вообще - золотой человек, первейший товарищ.

- Имею право. И на мнение имею право.

- Молодёжь нынче такая... - высказался серьёзный шофёр «скорой помощи» - У меня самого дочь взрослая, а переживаю. Время такое… А какое оно нынче? Так-то... Молодые-то, вишь, в крайности кидаются, головой не думают. «Жить без него не могу!». Наделают ошибок и сразу «в жизни разочаровываются». Ни о себе, ни о близких не думают - будто одни на свете живут… Так говорят: «Нас никто не понимает»...

- Ну да, не понимают. А как же его поймёшь, когда он свою самую простейшую мысль-мыслёнку не может словами высказать. Мыкает да мыкает, разговаривают: прикинь, в натуре, типа, фэйс... Тьфу ты!

И дворник, тоже, размахивая и угрожая кому-то метлой, хотел что-то высказать своё, но кроме мата ничего не вышло.

Во двор въехала жёлтая милицейская машина, включила "мигалки", а сверху кликнули шофёра с носилками. Все напряглись, а через пять минут бабульки участливо и с блеском осуждения в глазах, заглядывали в белое лицо молоденькой девушки, прикрытое простынями.

Когда же уехала «скорая», а следом и милиция, Боря Терминатор громко сказал обращаясь ко всем, всё ещё возбуждённым бабулькам:

- Вот так вот, старухи, всю жизнь прожили. Кровь, как положено, проливали, а тут... Видишь, молоденькая какая...

Бабки возмутились и Борька хитро усмехнувшись «поправился»:

- Не про то я, не про то, и не про ту кровь... Старые вы уже, всё позабыли, - и хлопнув своего приятеля по спине, сказал - Пойдём, Фетюня, примем что ли? Красивая была…

Дмитриенко Михаил Александрович