Девушка на красных бархатных качелях

Поздним вечером 17 августа 1913 года после работы Барли Келси, помощник шерифа провинциального городка Ку в штате Нью-Хэмпшир, сел, как обычно, в пригородный поезд и, развернув вечернюю газету, углубился в чтение подробностей сенсации, о которой с утра судачили все. Из психиатрической клиники Мэттивэн близ городка Фишким в штате Нью-Йорк, где содержались психически больные преступники, бежал Гэрри Toy.

Имя и дело этого человека, несмотря на то, что со времени его сенсационного судебного процесса прошло уже пять лет, были по-прежнему у всех на устах, вызывая жестокие споры.

Одни считали Toy кровавым преступником, избежавшим виселицы лишь благодаря миллионам долларов, брошенным его мамашей в колеса судебной машины.

Другие называли его героем, отважным защитником моральных ценностей Америки, в сенсационной драме жизни которого вдруг начался новый неожиданный акт.

Читая газету, помощник шерифа узнал, что ранним утром того дня у ворот психиатрической клиники Мэттивэн появился, как всегда, развозчик молока. Прежде чем открыть ворота, охранникХовард Барнум внимательно, как это было положено по инструкции, оглядел двор, дабы убедиться в том, что рядом нет узников, которые могли бы предпринять попытку побега. Двор был пуст, лишь в дальнем его углу прогуливался, совершая утреннюю разминку, Гэрри Toy.

Этот узник был на особом положении. Он имел в клинике отдельную комнату с особым питанием и имел право без сопровождения охраны свободно разгуливать по территории. Зная это, сторож открыл ворота и, пропуская внутрь двора повозку молочника, увидел стоявший на другой стороне улицы большой черный автомобиль, в котором сидели несколько здоровенных парней. Двое из них вышли и направились к воротам.

Охранник внимательно следил за ними, рассчитав, что вполне успеет их захлопнуть, пропустив молочника. И вдруг из-за его спины выскочил неожиданно оказавшийся рядом Toy. Проскользнув меж закрывавшимися створками ворот, он бросился к людям из черного автомобиля, которые мгновенно подхватили его под руки, бросили в кабину и, захлопнув двери, «ударили по газам».

В другом репортаже того же номера газеты помощник шерифа прочел рассказ о таинственных людях в черном, которые, приехав накануне вечером в черном автомобиле, сняли номер в расположенном неподалеку от больницы отеле «Холланд-Хауз».

Наутро, в шесть тридцать они без объяснения причин быстро расплатились и уехали. Кроме черного лимузина у них был уже и второй автомобиль — микроавтобус фирмы «Паккард».

Журналистам удалось найти свидетеля, который в пятнадцати километрах от больницы видел, как на шоссе из остановившегося черного лимузина быстро вышел какой-то человек и пересел в микроавтобус «паккард», помчавшийся с бешеной скоростью на север.

Рассматривая опубликованную в газете рядом с полицейским сообщением о розыске фотографию Toy, помощник шерифа поднял глаза на вставшего со своего места соседа по купе и вдруг увидел это лицо.

Не имея права на арест человека на основании лишь внешнего сходства с беглым нервнобольным, Барли Келси сошел с поезда на следующей же станции. Связавшись с местной полицией, уже на автомобиле он поехал по следам оставленного им поезда, выясняя на каждой из его остановок, не сходил ли там интересующий его человек.

Поиск длился два дня и привел в небольшой городок Сен Херменжильд, расположенный уже на территории соседней Канады.

Там в крошечной гостинице Гэрри Toy был арестован и препровожден в тюрьму. Сначала в соседнюю, городка Котикук, а затем и в более крупного города Шербрук. Толпе мгновенно собравшихся там репортеров арестованный, театрально помахивая шляпой, заявил: «Да, я тот самый Гэрри Toy. Я покинул больницу потому, что я никакой не сумасшедший. Я здоровее вас всех вместе взятых.

Считать меня преступником нельзя потому, как на судебном процессе меня таковым не признали, отправив на лечение, которое мне не нужно. Была ли это судебная ошибка — пусть разбираются. Пока же я невиновный человек, которого задержали незаконно».

Власти американского штата Нью-Йорк официально обратились к канадским властям с просьбой о выдаче беглеца. Те долго путались в соблюдении формальностей. Для них Toy был просто человек, сбежавший из сумасшедшего дома, куда, по его словам, его поместили совершенно напрасно. Требовалась медицинская экспертиза.

Тем временем простые канадцы, толпами собравшиеся на пути перемещения Toy и у стен мест его заключения, радостно приветствовали беглеца уже за одно то, что, перехитрив охрану в штате Нью-Йорк, он утер нос самоуверенным янки.

В конце канадско-американских переговоров и споров упиравшегося Гэрри, бросавшегося на полицейских с бутылкой в руке и криком «Они меня похищают!», все-таки отправили в США. Но в соседний с Канадой штат Нью-Хэмпшир. Там, обосновавшись в роскошном отеле города Конкорд, он начал долгую юридическую битву против выдачи его властям судившего его пять лет назад штата Нью-Йорк, власти которого заявляли: «Если он не душевнобольной, то должен ответить за совершенное им преступление по всей строгости закона вплоть до смертной казни».

Имя Гэрри Кендалла Toy и до того, как он совершил свое сенсационное преступление, несколько лет чуть ли не каждый день мелькало на страницах светской хроники в нью-йоркских газетах. Молодой миллионер-недоучка и бездельник, ставший известным на весь город плейбоем и прожигателем жизни на Бродвее, он не давал скучать репортерам своими постоянными экстравагантными выходками, часто кончавшимися шумными дебошами и драками. От суда за них его спасали лишь большие деньги.

Гэрри был одним из самых богатых молодых холостяков в Америке. Отец оставил ему ни много ни мало сорок миллионов долларов. Однако, зная своего непутевого сына, поставил условие — пока он не остепенится, распоряжаться этими деньгами будет его мать, миссис Toy. У нее было еще двое сыновей и дочь, но Гэрри был ее любимцем. Миссис Toy его обожала и всячески баловала. Поэтому он никогда не испытывал недостатка в деньгах для своих бурных похождений на Бродвее.

У Toy-старшего имелись веские причины для того, чтобы сделать распорядительницей наследства жену, а не сына. У Гэрри с юных лет были все задатки легкомысленного богатого гуляки. За нерадение к наукам и плохое поведение его выгнали из школы. Но как и положено сыну миллионера, его устроили в Гарвард, самое престижное учебное заведение Америки. Но и оттуда он был вскоре с позором изгнан за свое пристрастие к пьянкам и карточным играм по-крупному. После очередного скандала ему было указано на дверь и дано на сборы только три часа.
В противном случае декан намеревался обратиться в полицию.

Наука от исключения Гэрри Toy из Гарварда явно не потеряла ничего. Владельцы казино и ресторанов на Бродвее радостно потирали руки, когда по Нью-Йорку распространились слухи о возвращении «знаменитого Гэрри». Скоро его именем вновь запестрели первые страницы газет. Без Toy не обходился ни один громкий великосветский скандал или потасовка золотой молодежи на Бродвее. Скандальности, граничившей с подсудностью, ему прибавляла и ярко выраженная страсть к несовершеннолетним девочкам.

Королева Бродвея

На одном из бродвейских спектаклей Гэрри увидел на сцене молоденькую хористку необыкновенной красоты по имени Эвелин Несбит.

После смерти отца, оставившего после себя вдове и детям только долги, Эвелин в пятнадцать лет покинула Пенсильванию, где уже с четырнадцати лет начала работать моделью, и приехала с матерью в Нью-Йорк завоевывать Бродвей. Там, начав с работы моделью, миловидная Эвелин быстро стала хористкой.

Красота и грация молоденькой провинциалки быстро проложили ей дорогу к заметным ролям во «Флорадоре» и «Дикой розе», самых популярных мюзиклах года.

Гэрри Toy, увидевший Эвелин Несбит, когда она пела и танцевала во «Флорадоре», до беспамятства влюбился в нее с первого взгляда. Но немного опоздал. Несмотря на то, что Эвелин приехала в Нью-Йорк совсем недавно, Toy, помимо множества просто воздыхателей, оказался у юной красавицы уже третьим по счету серьезным поклонником.

Соперники

Сразу же после приезда из Пенсильвании Эвелин познакомилась в театре и начала встречаться с молодым честолюбивым актером Джоном Барримором.

Но вскоре у нее появился второй, куда более солидный поклонник — завсегдатай модных салонов и светский лев Стэнфорд Уайт. К концу девятнадцатого столетия Уайт был самым известным архитектором Америки. Его творения, такие, как знаменитый Мэдисонсквер Гарден, до сих пор можно увидеть не только в Нью-Йорке, но и в других городах Соединенных Штатов. Уайт был знаменит не только в Америке, но и по другую сторону Атлантики. Среди его друзей были известные и влиятельные люди, которых по праву называли «сильными мира сего». Иметь имя Стэнфорда Уайта в списке своих членов считали за честь самые престижные закрытые аристократические клубы США и Европы.

К моменту встречи с молоденькой хористкой Уайт имел сына, учившегося в Гарварде и бывшего старше девушки, завоевавшей симпатии отца. Со своей женой архитектор практически разошелся.

Самоуверенный и сверхбогатый Гэрри Toy прислал после одного из спектаклей в гримерную Эвелин огромную корзину с розами, которую с трудом внесли двое посыльных. В розы он вложил записку, в которой приглашал девушку на ужин. А для покрытия возможных расходов по подготовке девушки к этой встрече бесцеремонный плейбой приложил к записке еще пятидесятидолларовую банкноту, что по тем временам были очень большие деньги. Такая щедрость не могла не произвести впечатления на молоденькую, тогда еще неопытную провинциалку, и уже на следующий вечер Гэрри привез Эвелин в самый роскошный ресторан Нью-Йорка.

Влюбившись при личном общении в Эвелин еще больше, Toy принялся усиленно ухаживать за красивой певичкой и осыпать ее дорогими подарками. А Джон Барримор, тем временем видя, что у него уводят возлюбленную, устраивал Эвелин бурные сцены.

Третий поклонник, опытный Стэнфорд Уайт, вел свою осаду красавицы не так бурно и откровенно, как его молодые конкуренты, но более продуманно. Он воспользовался своими многочисленными связями в артистической среде и уговорил знакомую певичку привести Эвелин к нему на обед. На шестнадцатилетнюю девочку обходительный и умный светский лев произвел огромное впечатление. Архитектор с первой же встречи стал относиться к ней, как заботливый «дядюшка». Эту же роль он разыгрывал перед матерью Эвелин, которая полностью ему доверяла. После их знакомства прошло совсем мало времени, а Уайт уже оплачивал походы Эвелин по дорогим магазинам и модным парикмахерским, получая от нее взамен уже не только слова благодарности и поцелуи в щечку. Это заметили все.

Уайт знал о своих соперниках. Архитектор не считал Гэрри Toy серьезным противником. Он не верил в то, что этот легкомысленный прожигатель жизни, несмотря на молодость и богатство, сумеет всерьез завоевать сердце прекрасной Эвелин. Главным противником на том этапе Уайт считал Джона Барримора. Для борьбы с ним архитектор использовал миссис Несбит, убедив ее в том, что хотя и известный, но нищий актер ее дочери не пара.

Самой же Эвелин очень льстило то, что у ее ног были трое таких видных мужчин. Один — светский лев, второй — богач, третий — широко известный на бродвейской сцене премьер-любовник. Кстати, последний, Барримор, самый красивый и самый бедный из претендентов на руку прекрасной Эвелин, любил ее сильнее других. Девушка, не по годам рассудительная, видела это и, несмотря на напор богачей, упрямо отказывалась дать бедному актеру отставку.

Понимая опасность Джона Барримора. Стэнфорд Уайт нажал на свою верную сторонницу, мать Эвелин, которая после одного из визитов актера в их дом провела с дочерью очень горячий разговор. Но несмотря на все просьбы миссис Несбит и угрозы, девушка наотрез отказалась порывать с Джоном. И даже более того, после этого разговора с матерью она согласилась стать женой Барримора, давно предлагавшего ей женитьбу. Мать Эвелин в панике бросилась к Стэнфорду Уайту, который сказал, что теперь он уже все уладит сам. Продолжая, несмотря на интимную близость, играть роль «доброго дядюшки», пекущегося об интересах молоденькой провинциалки, оставшейся без отца, он и не стал напрямую отговаривать от брака с Барримором. Стэнфорд повел себя гораздо умнее. Он предложил девушке лишь подождать, прежде чем выходить замуж, сначала получить хорошее образование в одном из дорогих женских колледжей в Нью-Джерси, которое он оплатит. Уайт сказал Эвелин, что если и по окончании учебы она будет так же сильно любить Барримора, то он даже поможет ей красиво выйти за него замуж.

Эвелин уехала в колледж. Но задержалась там недолго. Учеба не пришлась ей по душе, и через несколько месяцев она уже вернулась в Нью-Йорк и с новой энергией окунулась в ночную жизнь Бродвея. Это создало благоприятную ситуацию уже для Гэрри. К Барримору, как и рассчитывал Уайт, Эвелин охладела. Но сам он при этом по весьма важным делам должен был срочно уехать. И вот тут-то Гэрри и удалось уговорить Эвелин совершить путешествие в Европу, куда он пригласил и ее мать. Попав в Париж, ослепленная роскошью быта миллионера миссис Несбит на некоторое время потеряла бдительность и согласилась остаться во французской столице, пока Эвелин и Гэрри будут путешествовать по Европе. Но тут же видя, что «акции» Гэрри в сердце ее дочери растут с катастрофической быстротой, она отправила архитектору срочную телеграмму, в которой сообщила, что положение критическое.

Опьяненный любовью, Гэрри тем временем сделал Эвелин официальное предложение, но она ему отказала. Уайт уже собирался выезжать в Европу, когда Эвелин неожиданно вернулась в Америку. Сама и поведала своему убеленному сединами «другу» о том, что Toy ей надоел. Стэнфорд Уайт, как всегда готовый помочь, посоветовал ей написать официальное заявление о том, что Гэрри покушался на целомудрие еще не полностью совершеннолетней девушки. И она это сделала в присутствии Эйба Хаммеля, знаменитого американского адвоката по уголовным делам. Этот документ, по замыслу архитектора, должен был стать его главным оружием в борьбе против Гэрри Toy, ставшего его главным противником.

Узнав о том, что Уайт вооружился против него тем официальным документом, вернувшийся в Америку Гэрри немедленно бросился в контратаку и начал собирать компромат на Стэнфорда Уайта, известного той же, что и у него, страстью к девушкам-малолеткам. Их, приглашая к себе в мастерскую, известный архитектор сначала подпаивал шампанским, а затем укачивал до беспамятства на знаменитых красных бархатных качелях. А в помощники в борьбе против архитектора Гэрри Toy привлек известного Энтони Комстока, возглавлявшего тогда американское Общество по борьбе с пороком.

Собранную весьма подробную информацию о бархатных качелях архитектора и всем тем, что за ними следовало, Toy предоставил окружному прокурору. Но тот не проявил к ней никакого интереса. Когда миллионер обратился в полицию, его попросили предоставить более веские доказательства преступного распутства Уайта, чем простые слухи, прежде чем предпринимать какие-то шаги в отношении знаменитого архитектора. Детективы никак не отреагировали и на рассказ молодого повесы о том, что Уайт, желая убрать соперника, якобы обратился к услугам самого жестокого гангстера Нью-Йорка и заплатил ему большие деньги, чтобы тот убил Toy.

В самый разгар этой «войны компроматов» в симпатиях юной красавицы произошел вдруг резкий новый сдвиг. Она позволила Toy тайно увезти ее в Питсбург, где 5 апреля 1905 года они стали мужем и женой. По возвращении в Нью-Йорк молодожены сняли роскошные апартаменты в отеле «Лотарингия», и прекрасная Эвелин зажила роскошной жизнью официальной жены миллионера.

Много позже стало известно, что счастье законного супружества с «самой красивой женщиной Нью-Йорка», как тогда называли Эвелин, омрачали подозрения Гэрри в том, что Стэнфорд Уайт может попытаться отбить у него жену. Не забыл, вероятно, Toy и о физической угрозе своей жизни. По совету Роджера О'Мира, начальника полиции Питсбурга, он купил револьвер, который вскоре сыграл роковую роль в трагедии, сломавшей жизнь беспечного плейбоя.

«Мадмуазель шампанское» — кровавый финал

Через год с небольшим после женитьбы вечером 25 июня 1906 года супруги решили отправиться на премьеру нового музыкального спектакля «Мадмуазель шампанское», которую давали в ресторане на крыше Мэдисон Сквер Гардена.

Туда же, где собирался весь цвет Нью-Йорка, через несколько минут после того, как появились супруги Toy с друзьями, пришел и Стэнфорд Уайт с сыном и одним из его приятелей из Гарварда.

Эвелин, считавшаяся в двадцать один год некоронованной королевой Нью-Йорка, в тот душный июньский вечер в длинном вечернем платье из сверкающего белого атласа была неотразима. Уайт наверняка заметил свою бывшую возлюбленную, но не подал виду. Toy сидел к нему спиной и не знал о появлении архитектора до тех пор, пока во время ужина Эвелин не передала ему записку, в которой написала: «Пришел Н.». Несколько месяцев спустя из допросов на судебном процессе выяснится, что буква «Н» обозначала «негодяй» — так с некоторых пор супруги называли в своих разговорах Уайта.

Гэрри неторопливо обернулся и, увидев архитектора, с вызовом посмотрел ему в глаза. Уайт отвернулся к собиравшемуся уходить сыну и начал уговаривать его остаться на шоу. Но юноши, у которых были билеты в другой театр, посидев еще полчаса, покинули ресторан. Стэнфорд Уайт остался смотреть спектакль один за столиком, стоявшим у самой сцены.

Мюзикл оказался не из лучших. После первого акта Эвелин сказала, что ей там наскучило, и предложила мужу и двум его друзьям, Билу и Мак Калебу, поехать куда-нибудь, где веселее.

Все четверо встали и направились к лифту, чтобы спуститься вниз. Эвелин с друзьями прошла вперед. Гэрри отстал. Они заметили это уже у лифта. Toy тем временем, проходя мимо столика, за которым сидел Уайт, вдруг остановился и достал из кармана пальто револьвер. Архитектор начал приподниматься, вытянув вперед правую руку, желая то ли защититься, то ли остановить молодого человека. Но Toy, сделав еще два шага, выстрелил ему в лицо. Стэнфорд Уайт упал. Гэрри подошел еще ближе и сделал еще два выстрела.

Первая пуля вошла Уайту в левый глаз и застряла в мозгу, вторая прошла навылет через рот, третья застряла в плече.

Мужчины за соседними столиками вскочили со своих мест. Женщины визжали от ужаса. Toy, взяв револьвер за ствол, поднял его над головой, как бы давая всем понять, что стрельба закончена. Потом положил оружие в карман и направился к лифту. Там, услышав выстрелы и сразу же обо всем догадавшаяся, Эвелин в ужасе шептала державшему ее за плечи Мак Калебу: «Боже! Он его застрелил!»

«Успокойся, дорогая, — с улыбкой сказал ей подошедший Гэрри Toy. — Я лишь отомстил за тебя...»

Он обнял жену, поцеловал и проводил в подошедшую кабину лифта.

В ресторане продолжалась паника. Женщины, устав от крика, начали падать в обморок. Мужчины бросились к столику, за которым только что сидел Стэнфорд Уайт. Поначалу кое-кто из них подумал, что эпизодом со стрельбой артисты решили встряхнуть явно заскучавших зрителей, и даже начали хлопать. Актеры же, напуганные не меньше зрителей, замерли на сцене, позабыв о спектакле. Администратор тщетно пытался заставить их продолжать. В зале кричали: «Это Toy! Стрелял Toy! Держите его!»

Гэрри тем временем был уже внизу, где его ждали полицейские. Надев на него наручники, они повезли убийцу в нью-йоркскую тюрьму «Тоумес». По дороге офицер спросил арестованного, почему тот убил Уайта. «Потому, что он сломал жизнь моей жене», — ответил Toy. В тюрьме верный себе Toy прежде всего потребовал шампанского, но получил, естественно, отказ.

Однако на следующий день доктор прописал ему шампанское как успокоительное. С тех пор самый известный нью-йоркский заключенный каждый день выпивал бутылку вина якобы для того, чтобы лучше спать.

Особые условия, почти роскошь отдельной камеры, в которой Гэрри Toy ждал в тюрьме суда, пришлись по душе и другим богатым преступникам. С тех пор практически в каждой американской тюрьме появились так называемые камеры знаменитостей.

Черный пиар прошлого века

Незадолго до трагедии в Медисон Сквер Гарден мать Гэрри, миссис Toy, отправилась в Англию навестить дочь. На корабле, на котором она пересекала Атлантический океан, не было радио, поэтому страшная весть из Нью-Йорка дошла до нее только после того, как корабль пришвартовался к причалу в Ливерпуле. Она тут же взяла билет на ближайший рейс обратно в Америку.

По возвращении в Нью-Йорк миссис Toy немедленно связалась с лучшими адвокатами, и уже на следующий день состоялось первое совещание штаба по защите Гэрри, на которую мать была готова потратить миллионы долларов. Собравшиеся единодушно согласились, что их клиент попал в незавидное положение. В отличие от самого убийцы, уверенного в благоприятном исходе дела, все сильно сомневались в том, что ему удастся выкрутиться. Никаких оправданий его поступка не было. Десятки свидетелей видели, как он хладнокровно застрелил архитектора. Единственный шанс на спасение от смертного приговора, по мнению адвокатов, заключался в попытке представить Гэрри невменяемым. Однако миссис Toy, не желая, чтобы ее любимого сына считали сумасшедшим, потребовала, чтобы защита взяла на вооружение версию временной невменяемости. По сценарию, разработанному матерью Гэрри, суду следовало говорить, что Эвелин рассказала мужу о том, как Стэнфорд Уайт соблазнил ее или, может быть, даже изнасиловал.

Этот рассказ любимой супруги будто бы произвел на Toy такое ужасающее впечатление, что он в состоянии психического потрясения и нервного срыва был не в состоянии контролировать свои действия и невольно убил гнусного насильника.

Для того чтобы эта версия казалась более правдоподобной, необходимо было создать в общественном мнении образ Стэнфорда Уайта как патологического растлителя молоденьких девушек. Команда защитников Гэрри взялась за это дело всерьез. Для дискредитации мертвого архитектора в ход пошли все средства. Включая даже любимый театр. За большие деньги был нанят хорошо известный писатель, который быстро написал пьесу с похожим сюжетом, где благородный молодой человек был вынужден, спасая честь своей жены, убить изнасиловавшего ее негодяя. В финале той пьесы, которая за хорошие деньги быстро нашла на Бродвее своего постановщика и имела успех, ее герой провозглашает свою твердую убежденность в том, что он не может быть осужден потому, что исполнил своим поступком неписаный святой для Америки закон защиты ее моральных ценностей.

Таким образом опытные адвокаты готовились к тому, что, если присяжные не поверят в версию «временного умопомешательства» Гэрри, они выдвинут версию мнимого «неписаного закона», согласно которому муж обладает моральным правом убить человека, надругавшегося над его женой.

Возглавлял группу из семи юристов, защищавших Гэрри, Делфин М. Дельмас, блестящий адвокат по уголовным делам из Сан-Франциско, известный тем, что выигрывал до этого все дела, в которых он выступал защитником убийц.

Судебный процесс, привлекший к себе внимание всей Америки, начался 23 января 1907 года. Зал был переполнен. Для зарубежных журналистов пришлось дополнительно оборудовать пятьдесят мест. На улице перед зданием суда толпу любопытных с трудом сдерживали сто полицейских.

Присяжным предстояло ответить на вопрос, виновен ли Гэрри Кендалл Toy в убийстве Стэнфорда Уайта?

Внешне дело казалось очень простым. В том, что Гэрри Toy застрелил архитектора, ни у кого не было и тени сомнений.

Главным для суда было определить, что заставило его сделать это.

День за днем психиатры, представлявшие защиту, пространно объясняли присяжным заседателям, как у совершенно нормального до определенного момента человека может вдруг произойти временное умопомешательство.

После докторов Дельмас вызвал свою главную свидетельницу — Эвелин. Ей было уже двадцать два года и она была так хороша собой, что многие считали ее самой красивой женщиной не только крупнейшего города Америки, но и всей страны.

Допрос главной свидетельницы защиты, за которым затаив дыхание следила вся Америка, растянулся на три дня. На улице перед зданием суда собралась в те дни невиданная по своей численности толпа — десять тысяч человек.

Главный защитник пытался доказать, что временную невменяемость Toy вызвал рассказ Эвелин мужу о том, что с ней сделал Стэнфорд Уайт.

Коротко рассказав о своей прежней жизни, Эвелин подробно остановилась на поездке в Европу, когда Гэрри Toy сделал ей предложение и она ответила отказом.

— Что побудило вас отказать мистеру Toy? — спросил Дельмас.
— После того, что со мною случилось, я считала себя недостойной выходить замуж за такого прекрасного человека, как Гэрри, — заламывая руки, всхлипывала Эвелин. — Мистер Стэнфорд обесчестил меня!

Смертный приговор в корзине роз

Стэнфорд Уайт познакомился с Эвелин, когда ей не было и семнадцати лет, через знакомую хористку. Девушки приняли приглашение отобедать с ним и еще одним джентльменом в апартаментах архитектора в Мэдисон Сквер Гарден.

Роскошная обстановка поразила неопытную провинциалку. Стены столовой были обтянуты бархатом, стол был заставлен посудой из хрусталя и серебра. Через час знакомый Уайта извинился и, сказав, что у него дела, ушел. Хозяин проводил девушек в свою гостиную, расположенную этажом выше.

Там находились знаменитые красные бархатные качели, на которых Уайт по очереди качал юных хористок. Знакомство со Стэнфордом Уайтом произвело на Эвелин сильное впечатление. За столом было очень весело, он был интересным собеседником.

Свидетельница рассказала суду, что после первого знакомства прошло немного времени и архитектор уже числился среди самых близких ее друзей. Он добился этого с помощью многочисленных подарков как ей, так и ее матери, миссис Несбит. Девушка относилась к нему, как к отцу, которого у нее не было и к которому она всегда могла обратиться в трудную минуту.

Их платонические отношения продолжались до одного из вечеров, когда после спектакля Стэнфорд Уайт вновь пригласил ее на ужин в свои апартаменты. Она думала, что там будут и другие гости, но они, как объяснил архитектор, не пришли. Он проводил ее в гостиную и предложил выпить немного шампанского, чтобы расслабиться после спектакля и снять усталость. После ужина вдвоем Уайт повел Эвелин посмотреть заднюю комнату, которая оказалась спальней. Там он предложил ей сесть и выпить еще бокал шампанского. Через несколько минут у нее все поплыло перед глазами, и она потеряла сознание. Очнулась девушка в постели. В зеркалах, которые висели не только на всех стенах, но и на потолке, она увидела себя совершенно голой. В кресле рядом с кроватью сидел Стэнфорд Уайт и потягивал шампанское. По словам Эвелин, она поняла, что он воспользовался ее беспомощным состоянием и овладел ею, пытаясь успокоить ее тем, что все уже случилось и так, мол, делают все. Но маме об этом говорить не надо.

Эвелин сказала суду, что эту историю она рассказала Гэрри накануне свадьбы и это вызвало у него сильнейшее потрясение. В этом же состоянии он и убил Уайта, чтобы отомстить за поруганную честь жены.

На перекрестном допросе обвинению удалось заставить свидетельницу признать, что после того рокового ужина она не порвала с Уайтом и продолжала встречаться с ним после замужества, принимая от него подарки и деньги. Незадолго до его трагической смерти она заезжала к Уайту на квартиру и, не застав дома, оставила записку. Архитектор после этого прислал ей корзину роз и записку, в которой выражал глубокое сожаление, что она не дождалась его возвращения. Не исключено, что, написав эту записку, Стэнфорд Уайт подписал себе смертный приговор — Гэрри ее видел.

Еще одним свидетелем защиты стал Энтони Комсток, президент Общества борьбы против порока. Он должен был показать суду, что Стэнфорд Уайт был глубоко аморальным человеком, убеленным сединами развратником, совратившим десятки, если не сотни молоденьких девушек. Но борцу с пороком не удалось справиться с поставленной задачей, поскольку в своих показаниях он в основном оперировал слухами. Единственное, что с большой натяжкой могло стать хоть каким-то доказательством, был рассказ Комстока о холостяцкой вечеринке, устроенной Уайтом, на которой присутствовали многие весьма уважаемые богатые американцы. В самый разгар ужина из ввезенного в комнату огромного торта вышла девушка в довольно легкомысленном наряде. Это Комсток пытался расписать как оргию группы старых развратников.

Когда еще перед началом суда в прессу просочились слухи о том, что Комсток собирается рассказать о той вечеринке, многие из ее участников решили не искушать судьбу и немедленно отплыли в Европу, чтобы не оказаться в свидетелях.

В ответ на доводы защиты о временной невменяемости Toy обвинитель потребовал создать комиссию из независимых психиатров, которые должны были осмотреть подсудимого.

Выводы комиссии оказались для Toy неутешительными. Доктора признали его полностью вменяемым и способным отвечать за совершенные поступки. Тогда Дельмас, отказавшись от версии «временного умопомешательства», вытащил из кармана другую карту — «неписаный закон защиты чести и моральных ценностей Америки».

«Виновник торжества» при этом явно наслаждался ролью мужа, вступившегося за честь обесчещенной супруги. Тем более потому, что каждый день к нему в тюрьму приходили десятки писем, авторы которых выражали поддержку его решительным действиям. Он уже не только не раскаивался, а, наоборот, стал даже гордиться содеянным.

В своем заключительном слове прокурор в значительной степени разрушил и эту версию защиты, обратив внимание присяжных заседателей на довольно большой промежуток времени, прошедший между тем признанием в изнасиловании, которое Эвелин сделала своему мужу, и совершенным им преступлением, и предложил приговорить его как минимум к пожизненному заключению.

Удалившись в комнату совещаний для вынесения вердикта, присяжные отсутствовали почти двое суток, но так и не сумели прийти к единому решению. Семеро считали, что Гэрри Toy должен понести суровое наказание за умышленное убийство Стэнфорда Уайта, а пятеро настаивали на его невиновности и освобождении. Это означало, что после почти четырехмесячных заседаний первый суд решить дело не смог и будет новый процесс.

Сумасшедшему дали шампанское

Второй процесс по делу Гэрри Toy, обвиняемого в убийстве Уайта, открылся 6 января 1908 года, почти год спустя после начала первого. Место главного адвоката Дельмаса теперь занял Мартин Литтлтон. Он решил поменять стратегию защиты и попытаться доказать, что Гэрри был невменяем не только в момент совершения убийства, но и раньше. Его защита строилась на утверждении, что Гэрри Toy страдал от наследственного безумия. Для доказательства этого адвокат привел множество примеров того, что ближайшие родственники Гэрри были душевнобольными.

Новый процесс, продлившийся всего месяц, закончился для Литтлтона победой. Присяжные признали его подзащитного невиновным в совершенном преступлении по причине его невменяемости.

Ликующая Эвелин расцеловала по очереди всех присяжных и направилась к скамье подсудимых, на которой Гэрри ждал своего освобождения из-под стражи.

Вместе с ней немедленного освобождения Toy ждала целая толпа его родственников и друзей. Но обнять Гэрри и уехать с ним праздновать победу им не пришлось.

Судья Доуминг объявил о своем решении отправить Гэрри в Мэттивэн, клинику для душевнобольных преступников. Услышав этот приговор, Toy едва не упал в обморок.

Решение суда не подлежало обжалованию, и через несколько часов его уже везли в Мэттивэн. Прибыв туда, он, по своему обычаю, прежде всего потребовал шампанского и ему его дали.

Дали за его деньги и многое другое, сделавшее жизнь Гэрри в клинике, как и ранее, довольно комфортабельной. Все пять лет пребывания в Мэттивэн он находился там на привилегированном положении. Прекрасно питался и имел возможность свободно передвигаться не только по территории клиники, но и покидать ее пределы. Его неоднократно видели вместе с Эвелин в ресторанчиках, расположенных в окрестностях Мэттивэна. После одного из визитов к мужу Эвелин забеременела и родила сына. Но он от своего отцовства отказался.

Сразу же после того, как Гэрри Toy отправили в клинику для умалишенных преступников, его адвокаты начали упорную борьбу за признание их клиента психически здоровым.

Все их апелляции постоянно отклонялись. Но на проходивших каждый раз новых слушаниях дела, куда приглашались как прежние, так и новые свидетели, выплывали новые, не всегда приятные для Toy подробности и обстоятельства, скрывавшиеся на первых судебных разбирательствах, когда Гэрри угрожал смертный приговор.

Снова проговорившись о своей продолжавшейся и в замужестве любовной связи с Уайтом, Эвелин рассказала, что Гэрри ее бил. Особенно в тех случаях, когда бывал пьян и терял человеческий облик.

Рассказала она и о том, что мать Гэрри платила ей и ее матери большие деньги за то, чтобы они на судебных процессах чернили Уайта как человека, сломавшего жизнь Эвелин.

Теперь же она признавала, что он был хорошим человеком, относился к ней очень бережно и она по-прежнему относится к нему с большой симпатией.

Были заслушаны показания одной содержательницы борделя, некой Сьюзен Меррилл. Она рассказала, что Toy был ее клиентом, часто заказывал комнаты и девочек на вывоз, которые после встреч с плейбоем-миллионером рассказывали о том, что он их садистски избивал. Бандерша рассказала и о том, что во время первых судебных процессов, грозивших ему смертным приговором, Toy в общей сложности заплатил всем тем девицам не менее сорока тысяч долларов за то, чтобы ни одна из них не вспомнила и не рассказала на суде то, что они о нем знали.

Устав от многолетней нервотрепки и неопределенности своего положения, имея сына, которого ее законный муж не признает, Эвелин в конце концов подала на развод. Почувствовав себя свободной женщиной, она решила сама зарабатывать себе на жизнь и вернулась на сцену вместе с танцором Джеком Клиффордом, ставшим ее партнером.

После этого Гэрри Toy с помощью друзей и организовал свой побег из Мэттивэна, надеясь скрыться за канадской границей.

Когда же канадские власти, собрав комиссию известных психиатров, признали Гэрри Toy здоровым, они выслали его в Америку, где он, поселившись в маленьком городке Коулбрук, и принялся ждать очередного разбирательства своего дела.

Всегда отличавшийся повышенным тщеславием Гэрри упивался славой. Считая себя не только всеамериканской, но и мировой знаменитостью, он ежедневно делал пространные заявления для прессы. В своих поездках Toy как особа королевских кровей возил за собой большую свиту, состоящую из адвокатов, телохранителей, секретарей и просто подхалимов и приживалов, которые всегда липнут к богатым людям. Информационную поддержку теперь уже бывшему плейбою обеспечивали состоявшие при нем двадцать пять репортеров самых крупных американских газет.

В конце концов суд штата Нью-Хемпшир хотя и признал Toy здоровым человеком, но решил, что тот должен быть наказан за побег из Мэттивэна. И лишь после очередной апелляции и нового разбора дела в июне 1915 года Гэрри Toy стал наконец полностью свободным человеком.

Горбатого могила исправит

Оформив развод с Эвелин, он вернулся в свой родной Питсбург, где тысячи сограждан приветствовали его как героя.

Несмотря на зрелый возраст, жить на свободе он начал по-прежнему, пил, гулял и дебоширил. В результате через год ему уже грозил новый суд за похищение и избиение Фрэда Гампа, молодого посыльного одной из нью-йоркских гостиниц. Узнав, что пострадавший обратился в полицию, перепуганный насмерть Гэрри бежал в Филадельфию, где в панике даже попытался покончить жизнь самоубийством.

Вновь бросившаяся на его защиту мать, чтобы воспрепятствовать выдаче сына судебным властям штата Нью-Йорк, добилась нового помещения Гэрри в больницу для душевнобольных. Теперь уже в Филадельфии. Там он пробыл следующие семь лет.

Обвинения в избиении посыльного с него сняты были лишь в 1924 году, когда пострадавший бесследно исчез. Тогда же очередной суд с помощью тех же денег вновь признал Toy психически здоровым, и он в пятьдесят три года вновь вернулся домой.

Нисколько не изменившийся с годами Гэрри Toy продолжал вести такую же жизнь, что и раньше. Он был непременным участником всех громких скандалов и драк в ресторанах и ночных клубах. Его имя не покидало страницы светской и скандальной хроники.

Дальнейшая судьба Эвелин оказалась куда более тяжелой. После развода с Гэрри она вышла замуж за своего партнера Джека Клиффорда, но их совместная жизнь продлилась недолго. Карьеры и денег на сцене ей сделать не удалось. Какое-то время она компенсировала отсутствие таланта былой славой и все еще сохранившейся красотой, но постепенно о ней стали забывать.

Оставшись без друзей и источников существования, бывшая «королева Бродвея» несколько раз пыталась совершить самоубийство, но ее спасали. Через двадцать лет после убийства Стэнфорда Уайта Гэрри Toy навестил свою бывшую жену. После долгого разговора они решили начать все сначала. Но потом Гэрри неожиданно передумал и срочно уехал, решив, что для него, пятидесятипятилетнего тогда мужчины, сорокадвухлетняя Эвелин, хотя и сохранившая часть былой красоты, уже слишком стара. Он по-прежнему любил совсем молоденьких девочек, которые за его деньги любили, а чаще делали вид, что любят и его самого.

«Архитектор желания»

Переселившись в Майами, он тихо умер там в 1947 году от сердечного приступа в возрасте семидесяти шести лет. Своей бывшей жене Эвелин, которую со времени их последней встречи он не видел двадцать лет, Гэрри отписал в своем завещании десять тысяч долларов. В многочисленных комментариях по поводу его смерти неоднократно проскальзывала мысль о том, что единственной душевной болезнью, которой без сомнения всю жизнь страдал Гэрри Toy, было свойственное многим богатым наследникам сумасшествие от обилия огромных денег.

О его жене, бывшей королеве Нью-Йорка, газеты в последний раз вспоминали в 1955 году, когда она появилась на премьере кинофильма «Девушка на красных бархатных качелях» / The Girl in the Red Velvet Swing.

Он был создан в Голливуде по мотивам сенсационного судебного процесса и любовного треугольника Уайт—Несбит—Toy, но рассказ в нем шел в основном о знаменитом архитекторе — растлителе малолетних девочек. Роль Эвелин в том фильме играла знаменитая Джоан Коллинз. После той премьеры Эвелин Несбит прожила в полном забвении и нищете еще двенадцать лет и тихо умерла в Лос-Анджелесе в возрасте восьмидесяти двух лет.

В наши дни о ней, о ее муже, а главное, о Стэнфорде Уайте вспомнили в связи с выходом в свет книги «Архитектор желания».

Ее автор Сьюзен Лессард, правнучка Стэнфорда, раскрыла многолетнюю тайну одного из самых известных и респектабельных семейств Америки. На основании бесед с множеством представительниц женской половины разветвленного семейства Уайт Сьюзен выяснила, что их знаменитый предок оставил детям, внукам и правнукам не только славу своих архитектурных шедевров, но и гипертрофированную сексуальность. Едва ли не все члены того семейства по мужской линии на протяжении нескольких поколений всасывали порок с молоком матери.

Из множества доверительных бесед Сьюзен Лессард узнала, что каждое поколение семьи Уайт имело своего сексуального хищника, в котором как бы воскресал ненасытный Стэнфорд Уайт. Отцы в этой внешне крайне респектабельной семье насиловали дочерей, братья — сестер. И никто не смел обмолвиться об этом ни словом. В роду господствовал строжайший запрет говорить друг с другом на эту тему.

«В самом воздухе нашей семьи, нашего дома, которым мы дышали, — писала Сьюзен Лессард, — таилась опасность сексуального насилия. Оно было одним из условий жизни семьи Уайт. И об этом никто не знал, кроме нас. Но язва, которая разъедала нашу семью почти сто лет, должна была быть вырезана. И я рада, что сделала это».

Сергей Мануков