| Был ли убийца Пушкина в кольчуге?В 1961 году известный пушкинист Б. С. Мейлах писал в Архангельский архив: «По  промелькнувшим в печати сведениям в 30-х годах некий архангельский литератор  (фамилия его осталась неизвестной) сообщил писателю В. В. Вересаеву, что он  видел в какой-то «книге», где велись записи приезжающих в Архангельск, что  незадолго до дуэли Пушкина с Дантесом в этот город приезжал человек, посланный  Геккерном (приемным отцом Дантеса), и поселился на улице Оружейников. В связи с  этим высказывалось предположение, что этот человек был послан для того, чтобы  заказать для Дантеса панцирную рубашку перед дуэлью. Необходимо выяснить, не  имеется ли в Архангельском областном архиве... подобной записи».   Однако сведений о таинственном посланнике обнаружить не удалось. Эта история с кольчугой, в которую якобы был одет Дантес во время дуэли с  Пушкиным, хорошо известна не только пушкинистам, но и широкому читателю. Б. С.  Мейлах в своей книге «Талисман» и в других публикациях давно и убедительно  доказал несостоятельность версии. Я же вернулся к ней лишь потому, что недавно случайно наткнулся на книжку  Е.П. Ищенко и М. Г. Любарского о криминалистике - «В поисках истины», где  «кольчужная» история подана как достоверная. Удивление побудило взяться за перо. Откуда же пошла эта легенда? Истоки ее в нашем городе. А начиналось все с  того, что инженер М. Комар еще в 1933 году поместил в журнале «Сибирские огни»  статью «Почему пуля Пушкина не убила Дантеса». Автор утверждал, что «Дантес  остался жив только благодаря тому, что вышел на дуэль в панцире, надетом под  мундир». Далее, в 1959 году, писатель И. Рахилло в статье «История одной  догадки» (журнал «Москва») рассказал, как в начале 30-х годов близ столицы, в  деревне Малеевка, трудилась творческая коммуна писателей. Однажды к ним приехал  маститый В. В. Вересаев, который тогда работал над книгой о великом поэте.  Разговор зашел об истории дуэли, о двух вызовах поэтом Дантеса к барьеру. И. Рахилло делает в повествовании своем такое отступление: «У нас гостил  тогда некий литератор из Архангельска. Человек нелюдимый и молчаливый. Он ни с  кем не разговаривал, но Вересаева слушал с вниманием. И вот тогда молчаливым наш  отшельник задал Вересаеву странный вопрос: почему в период между первым и вторым  вызовом на дуэль в Архангельске очутился человек, посланным туда от Геккерна? Дело в том, что архангельский литератор случайно наткнулся на запись не то в  домовой книге, не то в книге для приезжающих - на имя некоего человека,  приехавшего от Геккерна и поселившегося на улице, где жили оружейники. И  добавил, что сам, своими глазами прочел в книге эту фамилию Геккерн и отлично ее  запомнил». Тут И. Рахилло рассказывает о большом волнении, охватившем Вересаева, и о  том, как он продолжил рассказ о дуэльной истории: «Но вот сегодня меня осенила  неожиданная догадка: не посылал ли Геккерн в Архангельск человека со специальным  заданием — заказать для Дантеса кольчугу или панцирь?» Далее следуют воспоминания о других встречах Рахилло с Вересаевым. Бросается  в глаза такая деталь: Вересаев «спросил, не помню ли я случайно фамилию того  молчаливого рассказчика, что жил в Малеевке, не встречал ли его, не знаю ли его  адреса». Рахилло ответил собеседнику отрицательно. Удивительно, что И. Ф. Рахилло, заинтересовавшись догадкой Вересаева и при  каждом встрече с ним обсуждая ее, нс мог узнать фамилию архангельского  литератора. Ведь для этого было множество возможностей. И второе, что смущало в  воспоминаниях Рахилло: архангелогородец не мог адресовать к улице, где жили  оружейники, ибо таковой не имелось. Оружейное дело не было распространено на  Севере, и никогда здесь кольчуг не «вязали». Так что заявление, высказанное в  Малеевке, весьма напоминает странную мистификацию. Далее события развивались так. Через четыре года после рассказа И. Рахилло в  журнале «Нева» (1963 г.) выходит небольшая статья врача, специалиста по судебной  экспертизе В. Сафронова «Поединок или убийство», в которой также утверждается,  что Дантес вышел к барьеру, имея на груди защитное приспособление.  Несостоятельность этих выводов вскоре показала научная конференция специалистов  по судебной медицине. Свое слово сказали доктор юридических наук Я. Давидович,  знаток быта и одежды пушкинской эпохи. В. Глинка и другие. Вот строки из их  заключения: «Быть может, эти легковесные конструкции и способны впечатлить  неопытного читателя, к тому же исполненною понятной, неизбывной ненависти к  убийце великого поэта, но серьезной критики они не выдерживают». И завершили всю дискуссию очень четкие публикации Б. Мейлаха в «Неделе» в  1966 году. В результате тщательных анализов ученый дал решительную отповедь  неглубокому, мало научному, излишне эмоциональному и поспешному решению  фундаментальных вопросов русской культуры. Таким образом, тема о кольчуге была исчерпана и в печати больше не  появлялась. Но оставался невыясненным один вопрос; кто же тот архангельский  литератор, который ввел в заблуждение И. Рахилло и, судя по его рассказу, В.  Вересаева? Помню, после сенсационных публикаций я 60-х годах мои предположения сходились  на двух северных писателях. Это Б. В. Шергин и И. Я. Бражнин, признанные певцы  Беломорья, глубоко знавшие его историю и культуру. Но публикации Мейлаха и  Левкович привели меня к мысли о недостойности такого уточнения. Б. В. Шергин уехал из Архангельска в Москву в 1922 году. Правда, он почти  ежегодно возвращался в родной город, подолгу здесь работал. Бориса Викторовича  глубоко волновали личность и творчество А. С. Пушкина, его перу принадлежат два  прекрасных очерка: «Пинежский Пушкин» и «Пушкин архангельский». Он несомненно  читал публикации о кольчуге и, будучи интересным рассказчиком, обязательно  поведал бы друзьям, а быть может, и читателям о своей причастности к этой  истории. Я беседовал с нашим архангельским писателем, ныне живущим в Москве, Ю.  Галкиным, которого с Шергиным связывала давняя дружба. Так вот, Юрий Федорович  нигде в публикациях и в известных ему дневниковых записях Шергина не встречал ни  строчки об этой дуэльной истории. С Бражннным я был знаком эпистолярно. Илья Яковлевич уехал из Архангельска в  Ленинград на учебу в 1924-м. Мог ли он быть в Малеевке в начале 30-х? Не  исключено. Более того, он мог назваться там архангельским литератором, ибо  всегда себя считал таковым. Кроме того, по свидетельству Е. С. Коковина был он  человеком не очень-то разговорчивым... Первые подступы к пушкинской теме встречаем у писателя в книге «Сумка  волшебника» сборнике прозаических, но наполненных глубочайшей поэзией  автобиографических зарисовок, увидевших свет в 1968 году. Писатель работал тогда  над своей последней книгой, целиком посвященной Пушкину. «Ликующая муза». Листаю его книгу, читаю вдохновенные строки о Пушкине и понимаю, что случай в  Малеевке произошел не с ним, ибо он обязательно бы рассказал о встрече с В.  Вересаевым, как живописует в этой же книге свои встречи с А. Ахматовой, Ю.  Тыняновым, Н. Тихоновым, их беседы о Пушкине. Разгадка личности «литератора из Архангельска» оказалась для меня удивительно  простой... Снова эту историю прочел у Б. С. Мейлаха в «Талисмане» уже со  спокойным удовлетворением. Но вот в 1983 голу судьба привела меня в Архангельскую областную писательскую  организацию, где я стал работать. И в первые же дни узнал имя, которое искал.  Владимир Иванович Жилкин, поэт, делегат Первого съезда советских писателей, один  из первых на Севере членов писательского Союза. Это он был в Малеевке. Это его  характер точно соответствует описанию И. Рахилло. Но, несмотря на внешнюю  угрюмость и замкнутость, он был человеком интереснейшим, дружил с Е. Коковиным,  В. Мусиковым, Пэлей Пунухом. И рассказывал им о случае в Малеевке. Оказывается, произошло это не совсем так, как передал в 1959 году (более чем  через четверть века) И. Рахилло. Тогда в Малеевке в разговоре о дуэли и легком  ранении Дантеса прозвучало предположение о какой-то подмундирной защите. На это  Владимир Иванович Жилкин со свойственной ему жесткой иронией пробурчал: «Ну да!  И сделана была эта кольчуга в Архангельске». А больше ни слова! Такой он был человек подбросил свою мистификацию, первое, что пришло ему на  ум в форме протеста. И легенда пошла кружить. Игорь Стрежнев, 1990 год *** | 
on January 25 2025 19:05:03