Забастовка
Сегодня нет никакого секрета, что те самые знаменитые «шахтерские забастовки» были инспирированы извне – по примеру Польши, их долго готовили, финансировали через британские профсоюзы (они же «помогали» и бастующим горнякам СССР). И вот сейчас, не без ехидства хочется спросить этих шахтеров: «Ну что, добастовались? Достучались касками? Развал страны, уничтожение промышленности в стране – и ваших рук это дело! Из-за тупости и шкурного интереса вашего… и что – получили пинка под зад, когда шахты тысячами закрывали… идите и стучите дальше касками! А – никто больше за это не платит?.. Понятно с вами всё – иуды!»
Типичная статья из январского номера журнала «Комсомольская жизнь» за 1990 год, так и называется – Забастовка.
*
Уже никого не удивляет ее возможность при социализме. Наоборот, скорее возникает вопрос, почему этого не случилось раньше? Ведь условия, как выяснилось, сложились давно.
Забастовка горняков Кузбасса, впоследствии перекинувшаяся на самые разные сферы промышленности и ушедшая в другие районы страны, была «запрограммирована»: огромный ворох десятилетиями нерешавшихся проблем — неудовлетворительная организация труда, запущенность социальной сферы, материальные трудности, даже условия исторического развития региона — об этом уже достаточно писали и, уверен, еще много напишут.
 Фото Юрия Мальцева, газета "Знамя шахтера" г. Междуреченск
Всего несколько цифр — для наглядности и сравнения. В июльские забастовочные дни в Кузбассе прекратили работу 180 тысяч человек, простаивало 166 предприятий. Цифры не то что для области, для страны ошеломляющие.
Короткие информации в местных газетах тех дней как фронтовые сводки — сжатость и лаконизм на фоне общей картины событий. Сводка на 19 июля:
В Прокопьевске существенных изменений нет. Горняки ждут итогов совещания членов стачечного комитета и правительственной комиссии. Анжеро-Судженск. Сохраняется прежняя обстановка. Все шахты и частично машзавод не работают. В Березовском также без перемен. Люди ждут сообщений от своих представителей в Прокопьевске. Киселевск. Шахты по-прежнему стоят. Белово. Люди находятся на площади. Из 79 предприятий города не работают 29.
Ленинск-Кузнецкий. Камвольно-суконный комбинат работает, шахты стоят. Люди находятся на площади.
«Люди находятся на площади». Если пользоваться этим определением, в те дни Кузбасс был одной большой площадью. Несмолкаемо звучали речи с трибун над головами рабочих — претензии и требования к администрации, к властям; позже эти требования вошли в «Протокол о согласованных мерах между региональным забастовочным комитетом Кузбасса и комиссией ЦК КПСС, Совета Министров СССР и ВЦСПС». К микрофонам поднимались все, кому было что сказать — и таких было предостаточно. Вообще-то к событиям на площади, многажды описанным, вряд ли стоило возвращаться, если б — и тут я уже вплотную подхожу к главной теме — не один нюанс. На трибунах, наверху, в центре внимания сотен и тысяч, побывали все, кто мог, кто хотел. Там не было людей только одной категории — людей, призванных выражать интересы молодежи. Там не было секретарей комитетов комсомола.
То есть они были, конечно, здесь, на площади. Внизу, в толпе. Их видели, с ними перебрасывались впечатлениями многие. Но трибуна обошлась без них. А они — без нее?
Оценку действий комсомольского актива в той ситуации четко и откровенно дал второй секретарь Кемеровского обкома ВЛКСМ Анатолий Денисенко:
— К сожалению, мы оказались совершенно не подготовлены к такому развитию событий. Сработала многолетняя привычка, от которой сейчас всячески стараемся избавиться, — жить по команде. Указания не последовало, и... вся система, от работников обкома до секретарей первичек, застыла без движения. Когда разобрались, что действовать надо самим, подвело отсутствие опыта. Все члены бюро обкома разъехались по городам, к бастующим. Тогда казалось, что поступаем правильно. Но сейчас, через некоторое время, я лично оцениваю это как ошибку — видимо, нужно было хоть кому-то постоянно оставаться в обкоме для общей координации действий.
Мнение о бесполезности такого «выезда на места» — спорное, может, так оно даже было и лучше. Люди видели комсомольских секретарей рядом с собой, те помогали в решении многих организационных вопросов. Примем все это как уже свершившийся факт. А вот две детали запомним — ожидание пресловутой «команды сверху» и довольно заметную растерянность во время действий самостоятельных.
Среди многих других была у меня беседа с двумя Александрами — Кондратьевым, секретарем комсомольской организации шахты «Бутовская», и Кузьмаковым, заместителем секретаря на шахте «Северная». Я упорно пытался получить ответ всего на один вопрос: почему, будучи во время забастовки на площади, среди рабочих, в том числе и своих комсомольцев, никто из них не счел нужным выступить от имени молодежи? Или все проблемы, из-за которых у многих молодых людей болит голова, на их шахтах уже решены? Да ничуть не бывало!
Кузьмаков: Вообще-то я считаю, что выступить можно было, но к этому надо готовиться. Ведь если говорить о проблемах, то только с конкретными цифрами в руках. А так как произошло все достаточно неожиданно — я имею в виду забастовку, — я к такому выступлению готов не был.
Корр.: Но многие из занимавших трибуны в те дни об этом не задумывались, говорили вообще, о наболевшем — и зарабатывали авторитет среди масс. Насколько заслуженный — вопрос другой.
Кондратьев: Действительно, уж больно все неожиданно случилось (знакомый мотив, верно? — Ю. Р.) Многие секретари вообще были в отпусках, я в том числе. Потом, конечно, вернулся. Но тоже не выступал.
Корр.: Ну и как твои комсомольцы к этому отнеслись?
Кондратьев: Никак. А что, они меня видели, я тоже был на площади. А растерянность, неготовность быстро сориентироваться в нестандартной ситуации — наша общая беда. Этому не учили.
«Этому», между прочим, никого не учили. Но учиться все-таки надо. Потом, если уж говорить по большому счету, после широко не рекламировавшихся прессой, но все равно имевших место предварительных забастовок в апреле заинтересованные люди могли бы быть и наготове. Быть постоянно среди людей, на производстве, и не почувствовать начала грядущих событий, тем более такого масштаба?..
— Слушай, а если честно, кто сейчас принимает нас всерьез, как реальную политическую силу? — спросил меня второй секретарь Анжеро-Судженского горкома ВЛКСМ Николай Яковлев. — Хочешь пример из жизни? В дни забастовки горком партии был оцеплен пикетами рабочих. Они выразили недоверие работникам аппарата и попросту не пускали их в здание. А у нас даже документов не спрашивали: «А, комсомол, проходи, работай!» От такой «заботы» выть хотелось.
Но чтобы организацию начали воспринимать как реальную политическую силу, она, как минимум, должна о себе заявить в этом качестве. Не декларативно — делом. Сдается, во время забастовки такая возможность была.
 Фото Александра Блотницкого, газета "Кузбасс", г. Кемерово
В Кузбассе многие неоднократно подчеркивали специфичность развития региона; характеризуя его однозначно — жертва. Чья? Времени. Для такой оценки, как бы спорно она ни звучала, основания у моих собеседников находились.
Начать с истории. Кузбасс два раза — по-крупному — страдал от войны. В те годы здесь размещались сотни предприятий, эвакуированных из западных районов страны. Для обустройства времени не было — страна требовала продукции. Для переселенцев и строились в большом количестве те самые «Шанхай», которые позже были оставлены на устрашение живущим ныне и «украшающие» почти все города и поселки Кузбасса сегодня.
После войны, как известно, страна все силы бросила на восстановление разрушенного народного хозяйства — там, на западе. Извините, не до Сибири, тем более что разрушениям и оккупации этот район не подвергался. Далее — начало «холодной войны», оборонный ядерно-ракетный монстр сожрал огромную долю ресурсов страны вообще и Сибири в частности. А Кузбасс все ждал своего часа...
Потом регион рвали на куски Минчермет, Минхимпром, Минэнерго, Минуглепром и иже с ними.
Кузбасс сегодня — помимо «крупного индустриального района» — это, если смотреть с самолета, изрубленная и рассеченная гигантскими разрезами земля; внизу грязные и донельзя разбитые дороги, по которым как-то ползут автомобили и автобусы. Сами дороги продираются через скопища убогих хибар, бараков, именуемых «жилым фондом» и носящих название рабочих поселков.
Это талоны на чай, сахар, мыло, стиральный порошок...
Это рабочие комитеты, имеющие сейчас поистине неограниченную власть и бесконечный авторитет среди населения, решающие самые различные вопросы и пытающиеся хоть как-то наладить снабжение в области.
Наконец, это очень большой процент молодежи, чьи социально-бытовые трудности являют собой наиболее яркий пример. Тут даже решать бесполезно — легче ли быть молодым? Вопрос звучит издевательски-риторически...
А пока «наше светлое будущее» — молодежь — помимо всего прочего, за счет своих стадвадцати рэ, за счет своего труда создает еще и многие льготы и прибавки, которые, согласен, необходимы, но в разумных формах и пределах. Вряд ли улучшение жилья, машины, импортная мебель всегда нужны тем представителям старших поколений, которые их получают. Ведь никого не удивит, если дед-ветеран передаст полученную им машину в пользование внуку? Только выходит, что дед своими заслугами, просто своим существованием «работает» на благосостояние внука, хотя обратная ситуация была бы гораздо более логична. Почему молодому поколению самому не зарабатывать все блага собственным трудом, и не дед для внука, а внук — для себя и для деда, это разве не справедливее?
Так уж получилось, что как раз во время моей командировки в Кемерово проходила конференция рабочих комитетов области, на которую приехали представители из Воркуты и Караганды.
В течение двух дней я ждал, но так и не дождался выступления кого-нибудь из представителей комсомольских органов, находившихся в зале. В перерывах, в кулуарных разговорах они живо обсуждали происходящее, но только звонок, призывающий всех вернуться в зал, — и снова замирает в молчании ряд, где они сидят.
Эффект присутствия — великая вещь. Ведь сказать, что комсомол полностью самоустранился в дни забастовки, нельзя. Как я уже говорил, работники обкома, горкомов были на площадях, помогали в решении организационных вопросов. К одному председателю забастовочного комитета подошел секретарь комсомольской организации шахты и спросил, — чем он может помочь. Узнав, что необходимо собрать молодежный отряд для обеспечения порядка на площади и в городе, выполнил это в кратчайшие сроки. И дружина успешно справлялась со своими обязанностями в течение нескольких дней. Но кто обратил внимание на это, кто знал об этой — нужной, спору нет — работе комсомольцев? Для многих комсомол в лучшем случае остался где-то на третьем плане, в худшем — про него попросту забыли.
А результаты «эффекта присутствия и невмешательства» налицо. В сформированных советах трудовых коллективов на тридцать-сорок человек — один или два комсомольца, трое-четверо из тех, кого можно отнести к молодежи. И на конференции — картина та же. Подавляющее большинство — люди среднего и пожилого возраста, которым за решением глобальных вопросов совсем не до молодежи. Так что проблемы остаются...
Во избежание кривотолков хочу сразу оговориться: ваш корреспондент вовсе не призывает комсомол стать организацией, ищущей любую возможность половить «рыбку в мутной воде» и под шумок урвать для себя побольше льгот. Я только хочу сказать, что в таких ситуациях, сложных, неоднозначных, ВЛКСМ должен проявлять себя как организующая, сплачивающая политическая сила молодежи.
Кто виноват, что забастовка не стала для комсомола школой политических действий, не сплотила его ряды в экстремальной ситуации? Вроде самое время заявить, что в неудачном дебюте комсомола Кузбасса в политической жизни виноваты секретари, растерявшиеся, испугавшиеся возможных последствий, забывшие своих комсомольцев... Но этого я не скажу. Не скажу, потому что считаю — виноваты тут все, и рядовые комсомольцы тоже. Потому что считаю: проведение молодежной политики — дело не только секретарей, но и каждого члена союза молодежи. Всех.
Во время забастовки — и это сквозило через почти все разговоры, многим было куда важнее показать себя частицей общей толпы на площади. Еще бы, такое масштабное, необычное, отдающее привкусом запретного плода событие...
А потом, когда вопрос «Легко ли быть молодым?» всплыл на поверхность сознания вновь, а пьянящее возбуждение от собственной значимости схлынуло, наступило похмелье. И снова, по-новому со старыми обидами: «А мы? Опять без прав, и опять все кому-то другому? В чем же наша, союза молодежи, политическая сила?»
Обиды комсомольцев на своих секретарей, обиды секретарей на комсомольцев... Но ведь «не только союз для тебя, но и ты — для союза». А забастовка в этом плане так, лакмусовая бумажка в молодежной, комсомольской среде...
Юрий Ряжский, спец. корр. «КЖ». Кемерово. 1990 г.
***
Несколько замечаний в 2024 году, от редакции PRETICH.ru
1. Пишут, что "комсомольские вожаки" не были готовы к этим забастовкам... Вопрос - почему? Неужели в стране не функционировали спецслужбы, которые заранее должны были знать о готовящихся забастовках? Почему никто во власти заранее не продумал хотя бы элементарных контрмер?
2. Все ждали "команды сверху", и бездействовали... команды сверху не последовало. Почему? Умышленно? Специально, чтобы внести хаос и анархию?.. Чтобы усугубить ситуацию? В итоге - сгубить страну?
3. Те самые «рабочие комитеты» - именно в тот момент многие из них стали «новыми собственниками» - через пару лет многие из них станут новыми господами, новой элитой, которая ограбит народ, присвоив всю народную собственность!
4. и снова пресловутое вранье о «стадвадцати рэ» - только теперь уже в клеветническом на страну тоне. В 1989 году мне было 23 года, работая на заводе я получал 175 рублей (сидел на окладе) + ежемесячная премия 15-25 рублей… а в 1990 году моя зарплата составляла 200-250 рублей… Моя же мама в это время работала на другом заводе, стояла за станком и получала более 300 рублей. А уж шахтеры тогда заколачивали очень хорошо – 500-600-700 рублей – запросто!
5. В 1989 году я был комсоргом отдела Главного Метролога завода им. С.М. Кирова в Алма-Ате. Уже тогда вся (ну или в значительной степени) комсомольская верхушка, из выделенных работников, была гнилой, даже на уровне уже завода. Они больше интересовались возможностями подзаработать, устраивая всякие дискотеки или молодежные кооперативы, где могли получить кучу льгот и колоссальную поддержку… Меня пытались подтянуть к себе, но я тогда был крайне далек от всей коммерции и финансовых вопросов.
6. А после 1991 года Кузбасс рвали барыги и бандиты, тысячи и тысячи предприятий банкротились, присваивались, оборудование распродавалось, территории по сей день - как руины Сталинграда... И помалкивают эти горлопаны!
7. Ракетно-ядерный монстр, в ведь именно благодаря ему сегодня Россия противостоить "всему цивилизованному миру" - именно благодаря этому СОВЕТСКОМУ ЗАПАСУ и живы миллионы россиян...
*** |
