Был ли убийца Пушкина в кольчуге?

В 1961 году известный пушкинист Б. С. Мейлах писал в Архангельский архив: «По промелькнувшим в печати сведениям в 30-х годах некий архангельский литератор (фамилия его осталась неизвестной) сообщил писателю В. В. Вересаеву, что он видел в какой-то «книге», где велись записи приезжающих в Архангельск, что незадолго до дуэли Пушкина с Дантесом в этот город приезжал человек, посланный Геккерном (приемным отцом Дантеса), и поселился на улице Оружейников. В связи с этим высказывалось предположение, что этот человек был послан для того, чтобы заказать для Дантеса панцирную рубашку перед дуэлью. Необходимо выяснить, не имеется ли в Архангельском областном архиве... подобной записи».

Однако сведений о таинственном посланнике обнаружить не удалось.

Эта история с кольчугой, в которую якобы был одет Дантес во время дуэли с Пушкиным, хорошо известна не только пушкинистам, но и широкому читателю. Б. С. Мейлах в своей книге «Талисман» и в других публикациях давно и убедительно доказал несостоятельность версии.

Я же вернулся к ней лишь потому, что недавно случайно наткнулся на книжку Е.П. Ищенко и М. Г. Любарского о криминалистике - «В поисках истины», где «кольчужная» история подана как достоверная. Удивление побудило взяться за перо.

Откуда же пошла эта легенда? Истоки ее в нашем городе. А начиналось все с того, что инженер М. Комар еще в 1933 году поместил в журнале «Сибирские огни» статью «Почему пуля Пушкина не убила Дантеса». Автор утверждал, что «Дантес остался жив только благодаря тому, что вышел на дуэль в панцире, надетом под мундир». Далее, в 1959 году, писатель И. Рахилло в статье «История одной догадки» (журнал «Москва») рассказал, как в начале 30-х годов близ столицы, в деревне Малеевка, трудилась творческая коммуна писателей. Однажды к ним приехал маститый В. В. Вересаев, который тогда работал над книгой о великом поэте. Разговор зашел об истории дуэли, о двух вызовах поэтом Дантеса к барьеру.

И. Рахилло делает в повествовании своем такое отступление: «У нас гостил тогда некий литератор из Архангельска. Человек нелюдимый и молчаливый. Он ни с кем не разговаривал, но Вересаева слушал с вниманием. И вот тогда молчаливым наш отшельник задал Вересаеву странный вопрос: почему в период между первым и вторым вызовом на дуэль в Архангельске очутился человек, посланным туда от Геккерна?

Дело в том, что архангельский литератор случайно наткнулся на запись не то в домовой книге, не то в книге для приезжающих - на имя некоего человека, приехавшего от Геккерна и поселившегося на улице, где жили оружейники. И добавил, что сам, своими глазами прочел в книге эту фамилию Геккерн и отлично ее запомнил».

Тут И. Рахилло рассказывает о большом волнении, охватившем Вересаева, и о том, как он продолжил рассказ о дуэльной истории: «Но вот сегодня меня осенила неожиданная догадка: не посылал ли Геккерн в Архангельск человека со специальным заданием — заказать для Дантеса кольчугу или панцирь?»

Далее следуют воспоминания о других встречах Рахилло с Вересаевым. Бросается в глаза такая деталь: Вересаев «спросил, не помню ли я случайно фамилию того молчаливого рассказчика, что жил в Малеевке, не встречал ли его, не знаю ли его адреса». Рахилло ответил собеседнику отрицательно.

Удивительно, что И. Ф. Рахилло, заинтересовавшись догадкой Вересаева и при каждом встрече с ним обсуждая ее, нс мог узнать фамилию архангельского литератора. Ведь для этого было множество возможностей. И второе, что смущало в воспоминаниях Рахилло: архангелогородец не мог адресовать к улице, где жили оружейники, ибо таковой не имелось. Оружейное дело не было распространено на Севере, и никогда здесь кольчуг не «вязали». Так что заявление, высказанное в Малеевке, весьма напоминает странную мистификацию.

Далее события развивались так. Через четыре года после рассказа И. Рахилло в журнале «Нева» (1963 г.) выходит небольшая статья врача, специалиста по судебной экспертизе В. Сафронова «Поединок или убийство», в которой также утверждается, что Дантес вышел к барьеру, имея на груди защитное приспособление. Несостоятельность этих выводов вскоре показала научная конференция специалистов по судебной медицине. Свое слово сказали доктор юридических наук Я. Давидович, знаток быта и одежды пушкинской эпохи. В. Глинка и другие. Вот строки из их заключения: «Быть может, эти легковесные конструкции и способны впечатлить неопытного читателя, к тому же исполненною понятной, неизбывной ненависти к убийце великого поэта, но серьезной критики они не выдерживают».

И завершили всю дискуссию очень четкие публикации Б. Мейлаха в «Неделе» в 1966 году. В результате тщательных анализов ученый дал решительную отповедь неглубокому, мало научному, излишне эмоциональному и поспешному решению фундаментальных вопросов русской культуры.

Таким образом, тема о кольчуге была исчерпана и в печати больше не появлялась. Но оставался невыясненным один вопрос; кто же тот архангельский литератор, который ввел в заблуждение И. Рахилло и, судя по его рассказу, В. Вересаева?

Помню, после сенсационных публикаций я 60-х годах мои предположения сходились на двух северных писателях. Это Б. В. Шергин и И. Я. Бражнин, признанные певцы Беломорья, глубоко знавшие его историю и культуру. Но публикации Мейлаха и Левкович привели меня к мысли о недостойности такого уточнения.

Б. В. Шергин уехал из Архангельска в Москву в 1922 году. Правда, он почти ежегодно возвращался в родной город, подолгу здесь работал. Бориса Викторовича глубоко волновали личность и творчество А. С. Пушкина, его перу принадлежат два прекрасных очерка: «Пинежский Пушкин» и «Пушкин архангельский». Он несомненно читал публикации о кольчуге и, будучи интересным рассказчиком, обязательно поведал бы друзьям, а быть может, и читателям о своей причастности к этой истории. Я беседовал с нашим архангельским писателем, ныне живущим в Москве, Ю. Галкиным, которого с Шергиным связывала давняя дружба. Так вот, Юрий Федорович нигде в публикациях и в известных ему дневниковых записях Шергина не встречал ни строчки об этой дуэльной истории.

С Бражннным я был знаком эпистолярно. Илья Яковлевич уехал из Архангельска в Ленинград на учебу в 1924-м. Мог ли он быть в Малеевке в начале 30-х? Не исключено. Более того, он мог назваться там архангельским литератором, ибо всегда себя считал таковым. Кроме того, по свидетельству Е. С. Коковина был он человеком не очень-то разговорчивым...

Первые подступы к пушкинской теме встречаем у писателя в книге «Сумка волшебника» сборнике прозаических, но наполненных глубочайшей поэзией автобиографических зарисовок, увидевших свет в 1968 году. Писатель работал тогда над своей последней книгой, целиком посвященной Пушкину. «Ликующая муза».

Листаю его книгу, читаю вдохновенные строки о Пушкине и понимаю, что случай в Малеевке произошел не с ним, ибо он обязательно бы рассказал о встрече с В. Вересаевым, как живописует в этой же книге свои встречи с А. Ахматовой, Ю. Тыняновым, Н. Тихоновым, их беседы о Пушкине.

Разгадка личности «литератора из Архангельска» оказалась для меня удивительно простой... Снова эту историю прочел у Б. С. Мейлаха в «Талисмане» уже со спокойным удовлетворением.

Но вот в 1983 голу судьба привела меня в Архангельскую областную писательскую организацию, где я стал работать. И в первые же дни узнал имя, которое искал. Владимир Иванович Жилкин, поэт, делегат Первого съезда советских писателей, один из первых на Севере членов писательского Союза. Это он был в Малеевке. Это его характер точно соответствует описанию И. Рахилло. Но, несмотря на внешнюю угрюмость и замкнутость, он был человеком интереснейшим, дружил с Е. Коковиным, В. Мусиковым, Пэлей Пунухом. И рассказывал им о случае в Малеевке.

Оказывается, произошло это не совсем так, как передал в 1959 году (более чем через четверть века) И. Рахилло. Тогда в Малеевке в разговоре о дуэли и легком ранении Дантеса прозвучало предположение о какой-то подмундирной защите. На это Владимир Иванович Жилкин со свойственной ему жесткой иронией пробурчал: «Ну да! И сделана была эта кольчуга в Архангельске». А больше ни слова!

Такой он был человек подбросил свою мистификацию, первое, что пришло ему на ум в форме протеста. И легенда пошла кружить.

Игорь Стрежнев, 1990 год

***