Рассказ «Маки цветут»

Злобно прошипев, мина стукнулась о камень. Сверкнул ослепительный огонь. Матроса Антипова стеганула взрывная волна, и он упал. Стало тихо-тихо. Донесся чей-то голос. У входа в подземелье стоял широкоплечий коренастый капитан-лейтенант Мелентьев. Антипов с полчаса назад познакомился с ним.

— Получите оружие, — указал капитан-лейтенант на вход в лабиринт, когда Антипов поднялся, — и быстро возвращайтесь.

Моряк спустился в помещение командного пункта.

Здесь произошли разительные перемены. Со стен сорваны провода, в тусклом свете коптилок мелькали фигуры моряков. В кабинете, куда Антипов перед вечером сдал свои документы, сейчас жгли бумаги, на полу валялась карта Севастополя. Матроса подозвал к себе седой капитан второго ранга. Он вручил автомат и, пожав руку, объявил:

— Идите прикрывать эвакуацию раненых, надеюсь на вас.

Шли быстро. Матрос еле поспевал за Мелентьевым, хотя был выше его, но давала знать не совсем зажившая после ранения нога.

— Вы осторожнее, — предупредил капитан-лейтенант, — самое обидное сейчас — на шальную нарваться.

Наконец они очутились в блиндаже. В бледном свете Антипов разглядел пожилого мичмана с рубцом во всю щеку и молоденького, круглолицего, с пухлыми девичьими губами солдата, туго затянутого в талии ремнем. Они поднялись с ящиков, застланных бушлатами. Мичман, указав на солдата, доложил:

— Пополнение, товарищ капитан-лейтенант, — комендор.
— Это наш танк, — певучим голосом вставил солдат, — его бомбой повредило, меня контузило. Ну, а теперь я подлечился и прибыл в ваше распоряжение. К пушке прошу меня, как я и был...

Антипов только сейчас заметил, что противоположная сторона блиндажа — это вкапанный в землю танк: искалеченные гусеницы его свисали с ведущих колес. Моряк понял, что его прислали сюда в качестве артиллериста, а к пушке прибыл ее настоящий хозяин.

— Товарищ капитан-лейтенант, — не выдержал Антипов, — я же комендор с «Червоной Украины»...
— Знаю, — голосом, не допускающим возражения, ответил командир, — к орудию станет танкист, вам тоже дело найдется. Готовьте боезапас. Фашисты вот-вот здесь будут. — И в сопровождении мичмана вышел из блиндажа.

Теперь Антипову стало все ясно. Группу прикрытия, взвешивал про себя моряк, составляет всего несколько человек. Поврежденный танк, врытый в землю, — это дот у входа в лощину. Горсточка людей поэтому приобретала огромную силу и вполне могла задержать фашистов до утра, пока катера не эвакуируют раненых. И тем обиднее было моряку, что сейчас для него не было места в танке.

— И откуда ты, пехота, взялся?! — с досадой сказал матрос.

Солдат нахмурился, одна бровь у него нервно задергалась.

— А ты приглядись: на моей гимнастерке пыль севастопольская... Выполняй лучше, друг, приказание капитана...
— Капитана? — усмехнулся матрос.— Не капитана, а капитан-лейтенанта.
— Вы что не поделили? — войдя в блиндаж, прикрикнул на них Мелентьев. — Антипов, давайте боезапас выносить. — Капитан-лейтенант снял с ящиков бушлаты. — Фашисты жмут. Быстрее. Надо продержаться как можно дольше.

Мелентьев опять полез в танк. Матрос быстро схватил ящик. Но вдруг, словно стальным тросом, его хлестнуло по руке и предплечью. Скривив лицо, моряк свалился, зажимая рану. Танкист, не задумываясь, распоясался, вырвал из-под гимнастерки кусок нательной рубашки и стал перевязывать матроса. Тот было отмахнулся, но горячее чувство благодарности теплым комочком подкатилось к горлу, и он зашептал:

— Браток, понимаешь, душа кипит, надо прикрыть моряков. Ведь гады перебьют раненых. А матросов... Они матросов и мертвых боятся... Не говори командиру. Я еще могу драться...
— Что здесь такое? — послышался голос капитан-лейтенанта.

Антипов опустил рукав, прикрыв забинтованную рану и нечеловеческим усилием воли заставил себя встать. Командир подошел и сразу все понял.

— Эх, дорогой, не вовремя... Давай вниз, к морю. Катера подберут.
— Да меня всего лишь царапнуло маленько, — взмолился матрос.
— Вижу. Не теряйте время, уходите.
— Не пойду! — закричал Антипов.— Зубами буду им глотки грызть!
— Приказываю! — уже строго произнес Мелентьев. Гул боя приближался. Когда пулеметные очереди ударили совсем близко, капитан-лейтенант и солдат метнулись в люк. Почти тотчас же ухнула танковая пушка, зачастил пулемет.

Скрипя от боли зубами, временами теряя сознание, Антипов пополз к берегу. То и дело оглядываясь, он видел фигуры вражеских солдат, видел, как их почти в упор расстреливали из танка...

Под утро Антипов пришел в себя на катере и в последний раз глянул на Херсонес. Светало. Меркли звезды. И вдруг над местом, где сражался танк, полыхнуло огромное пламя. Донесся раскат взрыва. Уже давно скрылся из виду берег, а Антипов все смотрел...

Рядом с ним лежал с забинтованной головой матрос, и Антипов вдруг узнал в нем того моряка, с которым Мелентьев беседовал в траншее. Они познакомились, и тот протянул вымокший конверт:

— Просил переслать. Но видишь, как вытерлось. Может быть, ты знаешь адрес?

Антипов почти ничего не знал о Мелентьеве, но он взял конверт, надеясь определить адрес по содержанию. Уже в госпитале попытался прочесть. Удалось установить лишь несколько слов:

«Иду на задание, из которого, возможно, не вернусь... Но ты не пугайся. Пойми — это война... Очень плохо, что нет детей. Умирающий должен видеть свое продолжение... Когда начнет строиться новый Севастополь, приезжай сюда... В любом месте, где-нибудь у моря, посади маки, они хорошо здесь цветут...»

И кому только не показывал Антипов это письмо! Но больше ни одного слова разобрать не удалось.

Не врученное письмо мучило его все эти годы. Прибыв с далекого Урала в ялтинский санаторий, он помчался сюда, в Херсонес.

Вдали по синей глади моря пролетел, оставляя белый след, торпедный катер. Антипов проводил его глазами и спустился к воде. Он пытался найти место, откуда бросился в море в ту памятную ночь. Волна залила его ботинки, но он не заметил этого. Затем поднялся на берег и пошел. Теперь Антипов искал воронку, где взорвался танк. Но следы боев уже зарубцевались, заровнялась земля. Ботинки его вскоре высохли, и на них плотным слоем легла херсонесская бурая пыль.

Вдали, на солнце, цвела грядка маков. К ней шла с полотенцем на плече женщина. Антипов приблизился и неожиданно для себя спросил:

— Скажите, вы не здешняя?
— Нет, — смущенно ответила она, поправляя полотенце, — муж мой когда-то служил здесь. Погиб во время войны.
— А дети у вас есть?

Женщина смутилась, а потом улыбнулась и показала на бегущих из лощины ребятишек:

— Есть. Я — учительница. А сейчас, в каникулы, воспитательницей работаю. Вон наш лагерь. Флаг над воротами видите?
— Понимаю, — заволновался Антипов, — вы извините меня, но скажите, как ваша фамилия?
— Елагина.
— А капитан-лейтенанта Мелентьева случайно не знали?
— Нет. Да что с вами, вы весь побелели?
— Ничего. Это сейчас пройдет. Извините.
— Пожалуйста, — еще больше удивившись, сказала женщина и торопливо пошла навстречу веселой стайке бегущих по дороге пионеров.

Антипов посмотрел на красные маки, потом на детей в пионерских галстуках и облегченно вздохнул...

Капитан 3 ранга И. Коннов

***