ДАЧА В КРАСКОВЕ

Расследование органами ЧК теракта 25 сентября 1919 года - взрыв заседания Московского комитета РКП(б), проведенный организацией «анархистов подполья»

Над Москвой нависла ранняя, промозглая ночь — ночь с 4 на 5 ноября 1919 года.

Даже в ту пору, когда опасность воздушных налетов была исключена, Москва выглядела так, точно деникинские аэропланы могли преодолеть те несколько сот километров, которые отделяли город от фронта. Топливный голод погрузил Москву в невольное затемнение.

В этот поздний час на пустынную Лубянскую площадь выехала санитарная открытая машина. Она развернулась и, набирая скорость, помчалась в сторону Таганки — на Рязанское шоссе.

На широких продольных скамьях, на которые обычно ставили носилки, сидели молодые парни в потрепанных кожаных тужурках. Подняв воротники и нахлобучив фуражки, они тщетно пытались укрыться от сырого, холодного ветра.

Это был оперативный отряд Московской Чрезвычайной комиссии.

Наступал последний акт потаенного сражения между чекистами и террористическим подпольем. Последняя схватка боя, который был начат шесть недель назад в Леонтьевском переулке Москвы.

...Как обычно, утром 25 сентября 1919 года на московских улицах появились свежие газеты.

«Правда» била тревогу: Деникин прорывается к Москве! Остановить, отбросить его!.. «Во что бы то ни стало» — так была озаглавлена передовица. На второй полосе крупным, жирным шрифтом чернели повседневные рубрики: «Оборона Советской России», «Последние известия», «В белогвардейском стане», «За границей». На четвертой — объявления... В пятницу, 26 сентября, гласило одно из них, Московский комитет партии устраивает митинги на тему: «Деникинский шпионаж и защита Советской России»... Под ним — другое. То самое объявление, которое — как стало известно позднее — имело трагические последствия. Вот оно:

«Нижеследующих товарищей Московский комитет РКП(большевиков) приглашает на заседание, которое состоится в четверг, 25 сентября, ровно в 6 ч. веч. в помещении Леонтьевский пер., д. 18.

Явка всех обязательна... Заседание важное и необходимое».

Наверное, где-то в середине дня это объявление попало на глаза молодому человеку с худым лицом, с темными, гладко зачесанными на сторону волосами и большими губами, плотно сжатыми постоянным, почти нескрываемым озлоблением. Это был «левый» эсер Донат Черепанов (кличка «Черепок»), один из организаторов мятежа в Москве в июле восемнадцатого года. Тот самый Черепанов, который тогда злорадно кричал в лицо Ф. Э. Дзержинскому, обезоруженному в логове эсеровских мятежников: «У вас были октябрьские дни, а у нас — июльские!..» Черепанову удалось скрыться от суда. Теперь он обретался на нелегальном положении, каждодневно выискивая возможность всадить большевикам нож в спину.

И вот она, наконец, эта возможность!.. В списке приглашенных на сегодняшнее совещание были Ярославский, Коллонтай, Покровский, Смидович и другие партийные руководители. Черепанов ни минуты не сомневался в том, что будет и Ленин... Год спустя, арестованный, наконец, чекистами, он признается на допросе: решение свое он принял, будучи уверенным в том, «что на этом собрании предполагалось присутствие гражданина Ленина».

Черепанов тут же направился к своему другу — анархистскому вожаку Казимиру Ковалевичу.

— Большевики собираются сегодня обсуждать вопрос о сдаче белым Москвы и Петрограда!.. — с порога огорошил он его, потрясая в воздухе номером «Правды»...

И уже в восьмом часу вечера пятеро анархистов во главе с «Черепком», с полуторапудовой бомбой в руках, пробирались к бывшему особняку графини Уваровой в Леонтьевском переулке.

55 человек были ранены и 12 убиты, в том числе секретарь Московского комитета партии В. М. Загорский.

Погибших похоронили у Кремлевской стены.

Теперь у этого особняка — новый адрес и новые хозяева: улица Станиславского, Постоянное представительство правительства Украинской ССР при правительстве Советского Союза. У входа — высокая мраморная плита: «Памяти погибших при взрыве»... Если вы пройдете на параллельную улицу — улицу Станкевича (бывший Чернышевский переулок), то увидите каменную стену, которая отгораживает небольшой сад, и широкий балкон второго этажа. Ту самую стену, через которую перелезли когда-то террористы, и тот самый балкон, с которого один из них швырнул бомбу через застекленную дверь в зал заседаний.

В тот же вечер и в тот же час чекисты начали розыск политических бандитов.

Ф.Э. Дзержинский среди членов коллегии ВЧК. 1919 год

...Полвека — огромный срок, и уже мало надежд найти живых свидетелей давних событий. Какая удача, если их удается все-таки отыскать!..

Илья Александрович Фридман, семидесятилетний москвич, бывший питерский рабочий и солдат Литовского полка, проработал, вернее сказать — провоевал, в Московской ЧК всю гражданскую войну и был одним из непосредственных участников этого тайного боя — боя московских чекистов с бандой «анархистов подполья». И в нашем рассказе воспоминания его будут тесно переплетены с немногочисленными историческими документами.

Итак, теплый и тихий вечер 25 сентября 1919 года...

Взрыв был так силен, что его услышали, наверное, во всей тогдашней Москве. А на Лубянке, отделенной от Леонтьевского лишь несколькими кварталами, он был слышен особенно явственно и резко.

Сразу же зазвонили телефоны в кабинетах начальника МЧК Василия Николаевича Манцева и других ответственных сотрудников. Что случилось? Где взрыв? Манцев немедленно связался по телефону с городской пожарной охраной. Откуда сообщили: взорван и горит дом Московского партийного комитета.

Эта страшная весть застигла И. А. Фридмана в кабинете Станислава Адамовича Мессинга — начальника отдела по борьбе с контрреволюцией. Еще не положив трубку на рычажки, Мессинг обернулся к нему:

— Берите пару ребят и немедленно — туда!..

Вдоль высокой ажурной ограды двухэтажного особняка, в котором размещалась в те годы Московская Чрезвычайная комиссия, застыла вереница пролеток. Это был основной транспорт МЧК — сотня надежных извозчиков, которые посменно круглые сутки дежурили у ворот... Трое чекистов вскочили в одну из пролеток и помчались в сторону Тверской.

Батальон красноармейцев оцепил развороченный взрывом особняк. Пожарники струями воды сбивали огонь с рухнувшей крыши, выносили раненых и убитых. За цепочкой красноармейцев стало постепенно нарастать кольцо москвичей...

Едва Фридман выскочил из пролетки, как его остановила та самая женщина, которая заставила его пережить несколько жутких минут.

— Пойдемте, я покажу вам, где враги ваши пируют и веселятся! Тут рядом, через улицу...

Илья Александрович захватил с собой четырех чекистов, и они почти бегом двинулись по Леонтьевскому переулку к Тверской...

Женщина привела их к многоэтажному дому в Глинищевском переулке и вошла в подъезд.

— Вот тут!.. — указала она на одну из дверей, выходившую на просторную лестничную площадку.

Чекисты были так поглощены мыслью об опасностях предстоящей стычки за этой дверью, что упустили из виду свою проводницу. Потом они пожалели о своей оплошности... Но об этом еще пойдет речь впереди.

...Расследованием преступлений непосредственно руководил председатель МЧК Василий Николаевич Манцев.

Где искать террористов?

На совещании в Леонтьевском переулке шла речь о только что разоблаченных тайных пособниках Деникина — участниках так называемого «Национального центра», — и поэтому естественно было предположить, что кто-то из уцелевших заговорщиков решил отомстить за разгром своего подполья.

Но прошло несколько дней, и чекисты поняли, что они пошли по ложному следу. В их руки попала листовка — «Извещение», отпечатанная в нелегальной типографии «Всероссийским повстанческим комитетом революционных партизан» (анархисты, как известно, всегда любили пышные, громыхающие словеса). Составители подметного листка откровенно похвалялись тем, что бросили бомбу в здание Московского комитета большевиков.

Значит, анархисты! Значит, белогвардейцы неожиданно получили подкрепление в лице этих «сверхреволюционеров»...

И тут чекисты обратили внимание на тот факт, что с поверхности жизни в последние месяцы исчезли их «старые знакомые» — анархисты, с которыми приходилось сталкиваться раньше. Тогда, когда были разоружены и разогнаны анархистские притоны в некоторых московских особняках; тогда, когда шло следствие по крупным ограблениям... Вполне возможно, что «рыцари черного знамени» порешили начать тайный террор против Советской власти и нырнули с этой целью в подполье.

Дела, заведенные некогда на таких анархистов, были затребованы из архива. За квартирами их установили непрерывное тайное наблюдение...

Подходил октябрь, но розыск все еще был безуспешным.

А положение нашей Республики в канун второй ее годовщины было поистине тяжелейшим. В середине октября, захватив уездный городок Новосиль на Орловщине, белогвардейские дивизии подошли к Москве на самое близкое расстояние за всю гражданскую войну — 300 километров по прямой до Кремля.

«Никогда еще не был враг так близко от Москвы», — писал В.И. Ленин в те дни.

Только двадцать лет спустя, в далекой Испании, возникнет выражение «пятая колонна». Но уже тогда, в 1919-м, она действовала в красной Москве.

Бомба, брошенная террористами в здание Московского комитета партии, была предназначена в первую очередь для В. И. Ленина... Мы знаем о трех покушениях на Ильича. Дважды — в Петрограде и в Москве — контрреволюционеры стреляли в него; один раз браунинг в бандитской руке был буквально в полуметре от его сердца. Но сколько было еще заговоров, засад... Только знакомясь с историческими документами, начинаешь по-настоящему понимать и чувствовать, какая опасность постоянно висела над этим человеком, каким высоким личным мужеством обладал он.

Вот и тогда, в октябре 1919 года, в один из самых критических месяцев сплошь ожесточенной войны, Владимир Ильич продолжал выступать на митингах.

16 октября... Он произносит речь с балкона Московского Совета перед рабочими-коммунистами Ярославской и Владимирской губерний, уезжающими на деникинский фронт:

— Вы знаете из газет, в которых мы печатаем всю правду, не скрывая ничего, какую новую и грозную опасность несут царский генерал Деникин взятием Орла и Юденич — угрозой красному Питеру... Положение чрезвычайно тяжелое.

24 октября... Владимир Ильич выступает перед слушателями Свердловского университета.

28 октября... Слово Ленина обращено к слушателям курсов по внешкольному образованию.

Это еще два отряда для фронта.

«Успехи Деникина, — писал он в те дни, — вызвали отчаянное усиление заговоров...»

Быть может, обдумывая эти строки, он вспоминал прежде всего о взрыве в Леонтьевском переулке, о гибели товарищей по партии...

Октябрь был на исходе, а заговорщики-бомбисты еще не были обезврежены.

Но вот нить расследования попала, наконец, в руки чекистов.

В одной из подозрительных квартир, где проживала ранее видная анархистка Никифорова, они устроили внезапный ночной обыск и оставили засаду — четырех комиссаров МЧК. И уже на следующее утро первый хищник попался в ловушку. Правда, он сумел вырваться из нее, пытался скрыться, но...

В тот день утром И. А. Фридман шел по переулку Сивцев Вражек в сторону Арбата... Вдруг впереди послышались выстрелы, крики, топот бегущих. И. А. Фридман выхватил револьвер. Навстречу ему бежал что есть силы рослый, взлохмаченный молодой мужчина в высоких болотных сапогах. В каждой руке он держал по револьверу.

— Стой!..

И в следующую секунду пуля ударила в стену за спиной Ильи Александровича.

Началась погоня... Погоня по узкому безлюдному переулку. Погоня со стрельбой на бегу из-за углов, из подъездов... И. А. Фридман пытался попасть в ногу: он помнил строжайший приказ Ф. Э. Дзержинского — «брать живыми»... Убегавший на мгновение приостановился, повернулся и швырнул бомбу-«лимонку». Илья Александрович приник к пыльному тротуару, мозг его почти автоматически отсчитывал секунды... Пролетело десять секунд, но взрыва не было. Значит, осечка. Чекист вскочил на ноги, поднял бомбу и с разбегу бросил ее вдогонку бандиту. Бросок оказался удачным: увесистая «лимонка» угодила ему в ногу, и он сразу захромал.

И в эту секунду переулок опустел: неизвестный словно в канализационный люк провалился.

Началось самое опасное: каждое мгновение можно было напороться на смертельную пулю, пущенную с прицела из-за любого забора, из-за любой двери... Илья Александрович стал осторожно продвигаться вперед, прижимаясь к фасаду небольшого особнячка. И тут в раскрытом окне первого этажа он увидел какого-то мужчину, который молча показывал ему рукой: «Там он, там!» И. А. Фридман подошел вплотную к окну и тихо спросил:

— Куда бандит спрятался?

— За калиткой он, — в тон ему отвечал житель особняка. — В собачью будку залез... Ох, убьет он вас, у него же два револьвера!.. Вы уж поосторожнее будьте!..

— Спасибо, товарищ!..

Теперь уже можно было действовать решительнее... Илья Александрович заглянул во двор. У забора, возле калитки, стояла большая собачья будка; из входной двери дыры ее торчали знакомые болотные сапоги. Бандит выбил в задней стенке планку и выставил в щель дуло револьвера.

Снова затрещали частые выстрелы... И. А. Фридман по-прежнему целился только в болотные сапоги, но — промахнулся: пуля попала в живот. Чекист выволок бандита из будки за ноги, обыскал. Вот и документы... Казимир Ковалевич, комиссар Московско-Казанской железной дороги!.. Крупная птица!.. Илья Александрович запустил руку в конуру и стал тщательно прощупывать каждый угол. Он нашел в соломе второй револьвер и — самое главное — бумаги, которые Ковалевич пытался запрятать в солому.

На случайной извозчичьей пролетке Илья Александрович повез труп Ковалевича на Лубянку. Он прикрыл его своей шинелью: вполне можно было получить пулю от какого-нибудь ненароком повстречавшегося анархиста.

Уже в здании МЧК И. А. Фридман узнал о том, что произошло утром в квартире анархистки Никифоровой... Когда прозвенел звонок, двое из комиссаров с револьверами в руках подошли к двери и быстро распахнули ее. Но «гость» оказался матерым подпольщиком: он мгновенно выхватил револьверы из обоих боковых карманов своей куртки и стал стрелять. Чекисты погнались за ним по кривым приарбатским переулкам. Один из них, Лев Шиленский, был тяжело ранен в ногу, и его товарищу пришлось прекратить преследование и на извозчике отвезти раненого в санитарную часть МЧК.

Первая квартира «анархистов подполья» была провалена, засада в ней стала уже бесполезной. Но бумаги, которые нес с собой Ковалевич, дали в руки чекистов новые нити для розыска.

Вторая конспиративная квартира, которую удалось раскрыть, находилась в Глинищевском переулке, в том самом доме, куда через час после взрыва бомбы привела чекистов неизвестная молодая женщина.

«Неужели она нас тогда не обманывала?» — думал Илья Александрович, когда он с несколькими товарищами спешил к дому в Глинищевском переулке. — Неужели нас тот врач вокруг пальца обвел?..»

Они подошли к знакомому подъезду и стали подниматься по лестнице. Илья Александрович смотрел на таблички, прикрепленные к дверям. Нет, та квартира, к которой они направлялись, была двумя этажами выше.

Что делать дальше?.. Никто не знал, конечно, сколько бандитов сидело за этой дверью и как они были вооружены. Можно было рисковать своими жизнями — это было неизбежно почти каждый день, почти на каждом шагу, — но в бою могли пострадать и жители дома.

Решили установить наблюдение за анархистской «явкой» из окна дома напротив... Ждать пришлось недолго. К подъезду подошел какой-то статный мужчина, одетый в бекешу. Одна особенность его облика сразу насторожила чекистов: обе руки неизвестного были глубоко засунуты в боковые карманы; вполне возможно, что в каждом кармане лежало по револьверу. Неизвестный огляделся и скрылся за широкими дверями.

Один из чекистов выскочил в переулок и тоже нырнул в подъезд вслед за подозрительным «дядей в бекеше». Тот открыл ключом дверь конспиративной квартиры и исчез за ней. Минут через пять он вышел и, заперев дверь, стал спокойно и неторопливо спускаться по лестнице.

Решение было принято сразу: «Ребята, этого берем!»

Трое чекистов пошли следом за «бекешей». Неизвестный свернул на Большую Дмитровку (теперь улица Пушкина). Возле многоэтажного здания, где помещается ныне Прокуратура СССР, чекисты приблизились к «бекеше» вплотную и мгновенно скрутили ему руки за спину... Предположение подтвердилось полностью: в каждой руке он сжимал по револьверу; кроме того, в специальном свертке, прилаженном под мышкой, лежало несколько гранат-«лимонок».

Это был один из видных анархистских вожаков по кличке «Батя». Его направили на Лубянку, а ключами, отобранными у него, спокойно открыли дверь пустующей квартиры.

Чекистская засада стала ждать «гостей»...

Одно из окон этой просторной квартиры выходило на лестничную площадку. Ничем не примечательное окно, задернутое занавеской. На подоконнике стояла вместительная продолговатая тарелка-хлебница, на которой возвышалась горка аккуратно нарезанных кусков свежего белого хлеба. Тарелка с белым хлебом — далеко не обычная примета в тогдашних московских квартирах: время было голодное. Но... она не вызвала у молодых чекистов никаких подозрений. Если бы они смогли догадаться, какую роль играла эта злополучная хлебница!..

В ловушку попались первые «гости». Все прошло благополучно: их тихо скрутили и посадили в самой дальней комнате.

Проходил час за часом... Снабдить пищей и чекистов и арестованных было делом очень рискованным; до наступления темноты об этом нечего было и думать. Приходилось терпеть... И вот тут арестованные анархисты стали настойчиво просить «чего-нибудь пожевать». Они уверяли, что их терзали просто невыносимые муки голода, кивали в сторону окна с хлебом — чего зря лежит. Илья Александрович перебросился несколькими фразами с товарищами и решил: пусть поедят, они уже в нашей власти, мы обязаны заботиться об их пропитании.

Во второй половине дня на лестнице появился высокий, плечистый парень. Он медленно поднялся по ступенькам, скосив напряженный взгляд на подоконник, где — между стеклом и занавеской — стояла уже порядком опорожненная хлебница.

Чекисты насторожились. Они пристально следили из-за той же занавески за каждым шагом, за каждым движением неизвестного... Тот поднялся на этаж выше, постоял немного и стал так же медленно спускаться. Глаза его так и впились в хлебницу... Вдруг он зашагал быстрее.

— Ребята, берем! — приказал И. А. Фридман.

Дверь распахнулась.

— Стой! Руки вверх! Стрелять будем!..

Неизвестный выдернул из карманов тужурки два револьвера. Плотная стрельба гулко загремела в лестничном пролете. Высокий парень скатился вниз и выскочил в переулок, И. А. Фридман и несколько его товарищей бросились за ним.

Пуля настигла бандита на углу Тверской и Гнездниковского переулка. В последние секунды он успел швырнуть самодельную гранату, но... В отчете, напечатанном позднее в газетах, Московская Чрезвычайная комиссия писала: «Бомба случайно попала в портфель тов. комиссара, который зажал ее там, а имевшимся у него в другой руке револьвером он застрелил Петра Соболева».

Да, это был Петр Соболев, анархистский «бонапарт», бросивший бомбу в здание Московского комитета партии.

Чекистская засада была в отчаянии: неужели провалили и вторую квартиру?!. Такую пальбу устроили в самом центре города!

Но опасения были напрасными: буквально час спустя в прихожей был скручен один из самых отчаянных налетчиков-анархистов, Мишка Гречаник. И на нем «визиты» не кончились.

Клубок заговора стал стремительно разматываться. Чекисты захватили третью «базу» — своего рода подпольное «общежитие» анархистских бандитов в доме на Рязанском шоссе. Там «улов» был еще более обильным.

На Рязанском шоссе была арестована молодая женщина, которая вечером 25 сентября привела чекистов в квартиру ни в чем не повинного врача. Она оказалась сестрой «Бати». Женщина подошла к И. А. Фридману:

— Узнаешь, комиссар!.. А я ведь вам тогда всем жизнь спасла... Не обманула я вас, гуляли наши в квартире, но только двумя этажами выше. Они меня послали поглядеть — много ли погибло, убит ли Ленин. Как увидела я, что они натворили, такая на меня злость нашла, что решила я их всех выдать! А по дороге подумала: вас только пять человек, одни револьверы у вас; а там — человек пятнадцать, да с бомбами. Убили бы они всех вас как пить дать! А сами бы разбежались. Ребята вы молодые, мне вас так жалко стало, что передумала я и на другую квартиру показала.

Организация «анархистов подполья» была обезглавлена и обескровлена, но еще не разгромлена полностью. Опасность еще не была устранена... Где-то в Москве или неподалеку от нее продолжала действовать тайная типография. Уцелевшие на свободе анархисты печатали листовки. «Нет никакого сомнения в том, — грозила одна из них, — что вслед за актом в Леонтьевском переулке другие акты последуют. Они неизбежны».

И чекисты знали, что это не пустые слова. Тот же Соболев намеревался взорвать Кремль динамитом. По его приказу взрывчатку завозили в Москву и прятали на тайном складе. Он успел завести знакомства среди служащих Кремля, запастись поддельными пропусками. Вместе с одним из своих дружков он на прогулочной лодке незаметно подплыл к огромной канализационной трубе, зев которой чернел над поверхностью Москвы-реки вблизи Кремля. Оставив дружка в лодке, Соболев с электрическим фонариком в руке пробрался по трубе до того места, где отвесно вверх на кремлевский двор уходил долгий колодец.

7 ноября 1919 года в часы демонстрации «анархисты подполья» решили устроить «кровавую баню» на Красной площади и других площадях и улицах.

До Октябрьских праздников оставались буквально считанные дни, можно сказать — уже часы.

И только в ночь с 4 на 5 ноября чекисты установили адрес тайной динамитной мастерской «анархистов подполья». Подмосковный поселок Красково, дача некоего Горина.

Успеть! Успеть во что бы то ни стало! Отвести от праздничной Москвы эту немыслимо страшную опасность!

Глубокая ночь... Чекистская машина мчится по загородному шоссе...

Тридцать чекистов — молодых рабочих парней в потрепанных кожаных тужурках сидят, плотно прижавших друг к другу, на широких продольных скамьях. Студеный ветер пробрал их до костей. Среди этих тридцати — Николай Чебурашкин, Николай Павлов, Александр Захаров, Николай Дроздров, И. Д. Фридман и его брат Михаил. Все они сидели в засадах, обезоруживали бандитов, преследовали их под пулями на улицах и в переулках. Отрядом командовали В. Н. Манцев и С. А. Мессинг.

Вот по обеим сторонам дороги завиднелись в темноте черные приземистые силуэты дач — поселок Красково.

Оперативный чекистский отряд приближался к месту последней и, наверное, самой ожесточенной схватки с бандой «анархистов подполья».

Дача Горина выходила фасадом на дорогу из Краснова в Малаховку. Просторное деревянное строение с застекленным мезонином. Стены выкрашены светло-коричневой краской. Вокруг стоял плотный, полнорослый сосновый лес — собственность княгини Оболенской, у которой богатые москвичи в старое время арендовали участки для дач.

Чекисты бесшумно оцепили дачу. С револьверами в руках приближались они к безмолвному чернооконному дому, укрываясь за стволами столетних сосен. Шли осторожно, бесшумно, даже дыхание старались сдержать...

Двое подошли к дверям дачи, прислушались и попытались снять дверь с петель. Взрыв, второй, третий!.. Наверное, у анархистов было ночное дежурство. Разгорелся настоящий бой. Осажденные отбивались залпами, бросали гранаты... Почти не ослабевая ни на минуту, бой продолжался два с половиной часа. Несколько раз В. Н. Манцев громко кричал, обращаясь к осажденным: «Сдавайтесь! Сопротивление напрасно, вы окружены!..»

Вдруг прогрохотал страшной силы взрыв. Дача была буквально поднята на воздух. Над уютным, насмерть перепуганным, ничего не понимающим дачным поселком взметнулось зарево пожара. Один за другим ухали взрывы, разбрасывая далеко по сторонам пылающие обломки... Только четыре часа спустя чекисты смогли, наконец, приблизиться к обуглившимся развалинам. Они отыскали в них остатки типографского станка, две невзорвавшиеся «адские машины» — жестяные банки с пироксилином, оболочки для бомб, револьверы.

Под рухнувшим потолком валялись трупы шести бандитов.

Никто из чекистов не пострадал. Сосны оказались надежным укрытием от анархистских пуль.

К этому месту меня привел здешний уроженец Н. Ф. Баскакин, который хорошо помнит ту предпраздничную ночь... Теперь у ворот прибита стандартная табличка: «Малаховское шоссе, дом № 67». Просторный, заросший травою двор: пустырь-пепелище потом так и не застроили.

7 ноября Москва праздновала вторую годовщину Октябрьской революции.

...Трудно представить этот праздник нам, привыкшим к безбрежному разливу феерической иллюминации, к гулким раскатам салютов, к вечернему московскому небу, чуть позолоченному отсветом праздничных огней, к гроздьям салютного фейерверка, расцветающим над нашими головами. Трудно представить нам этот праздник в Москве, еще не построившей ни одного нового, советского дома, — Москве, истерзанной лишениями, Москве, опустевшей после военных мобилизаций и отлива населения в хлебные края. Но вопреки всему это был праздник! 7 ноября 1919 года выдался морозный день. Ветер рябью складок пробегал по широким алым плакатам, натянутым на фасадах самых высоких, самых видных зданий:

«Не сдадимся, выдержим, победим!» «Все ценности мира принадлежат тем, кто их создавал».

«Победа коммунизма — спасение мира». «Мы путь Земле укажем новый, владыкой мира будет труд».

Площадь перед Московским Советом украсили флагами, изображениями советского герба, гирляндами еловых веток. На Красной площади, на Кремлевской стене — портреты Маркса и Ленина. Фасад Большого театра светит издали яркими красками огромного плаката: мускулистая фигура рабочего на фоне дымящих трубами заводов.

Как и теперь, многотысячные колонны прошли утром через Красную площадь. Они двигались изо всех московских районов: Сущевско-Марьинского, Рогожско-Симоновского, Хамовнического... Шли со знаменами, с песнями.

Вслед за колоннами школьников громыхали по мостовой орудия в упряжке.

Дети и раненые красноармейцы — им рабочая Москва хотела доставить наибольшую радость. Работницы прибирали и украшали госпитали. Во всех столовых готовили невиданные по тем временам обеды — праздничное угощение для ребят: мясной суп, гречневая каша с маслом и свежие яблоки. В каждом театральном зале показывали детям бесплатные спектакли; в Сретенском театре была, например, поставлена пьеса «Дети капитана Гранта».

И пока еще почти никто — ив этих колоннах и в этих залах — не знал, какую угрозу отвели от него московские чекисты. Те тридцать рабочих парней, которые недавно возвратились в Москву из дачного поселка Красково.

Вечером на торжественном заседании Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, Московского Совета и профессиональных союзов с большой речью выступил Владимир Ильич Ленин. Он закончил ее словами:

— И мы можем сказать, что никакие трудности после того, что мы выдержали, не страшны, что мы все эти трудности вынесем и после того мы всех их победим.

А. Шамаро

OCR и обработка Михаила Дмитриенко

***