Одиссея большерецких острожников - русский пират Беневский
Из книги «Пираты, корсары, рейдеры»
И. Можейко
В ночь на 27 апреля 1771 года в Большерецком остроге на Камчатке вспыхнул бунт. Успех бунта был предрешен не столько количеством восставших — девяносто ссыльных на семьдесят человек гарнизона, сколько, по-видимому, растерянностью стражи перед подобным бессмысленным с ее точки зрения действием — бежать из острога было просто некуда. Уходить по суше означало верную гибель. Морем? Но к Большерецкому острогу был «приписан» только небольшой галиот «Святой Петр», пригодный лишь для каботажного плавания.
Компания ссыльных в Большерецке была довольно разношерстной. Старик Турчанинов с вырванными ноздрями и отрезанным языком — бывший камер-лакей Анны Иоанновны, участник заговора 1742 года с целью возведения на престол Анны Леопольдовны. Иосаф Батурин — бывший офицер, который в 1749 году должен был со своей командой подавить бунт рабочих на фабрике Болотникова, а вместо этого решил с помощью солдат и мастеровых заточить Елизавету и возвести на престол ее мужа Петра. Были среди ссыльных и члены первого российского «парламента» — комиссии об Уложении, созванной Екатериной, когда . она еще не забыла своих благих намерений создать из России просвещенное государство; гвардейские офицеры, медик Магнус Мейдер, швед. Винблан и люди без званий и чинов — мастеровые, крестьяне.
И находился еще в остроге пленный польский полковник, уроженец Венгрии Бенёвский, тридцатилетний человек, попавший сначала в Казань, умудрившийся оттуда бежать и добраться до Балтийского моря, сосланный затем в Тобольск и Охотск. Он-то и стал тем человеком, чья энергия, невероятный авантюризм и дар убеждения смогли объединить всех ссыльных.
Итак, ночью 27 апреля 1771 года ссыльные захватили острог. К восставшим примкнули купцы, солдаты, матросы, промышленники и даже их жены. (Эти события и дальнейшие приключения восставших впоследствии были описаны самим Бенёвским, выпустившим полную романтических измышлений книгу мемуаров. К счастью, до нас дошел куда более надежный, документальный источник — «Записки канцеляриста Рюмина». Этот журнал попал к русскому резиденту в Париже Хотинскому и был передан им в иностранную коллегию. После того как с ним ознакомилась императрица, журнал был сдан в архив и опубликован только в 1822 году.) Восставшие составили — скорее всего по инициативе Бенёвского — программное письмо Екатерине, в котором обвиняли ее в незаконном захвате престола, а ее вельмож — в грабеже народа. Погрузили на галиот все припасы из крепостных складов, за которые Бенёвский оставил расписки, где именовал себя скромно и просто: «пресветлейшей республики Польской резидент и Его императорского величества Римского камергер, военный советник и регементарь». И подняли паруса.
Задача Бенёвского была нелегкой... Совершенно очевидно, что сам он стремился попасть в Европу. Мысли многих других путешественников были не так определенны. И уже через несколько дней среди его команды начались разногласия. Бенёвский показывал своим спутникам зеленый конверт, уверяя, что в нем письмо Павла римскому императору с просьбой руки его дочери. Письмо было рассчитано на тех, кто попал на Камчатку за участие в заговорах в пользу нелюбимого сына Екатерины или мог рассчитывать на его милости. В любом случае идти надо было на юг, вдоль Курил. Карт не было. У беглецов оказался лишь отчет об экспедиции в Тихом океане английского путешественника и пирата лорда Ансона.
Трудности в пути усугублялись и тем, что не все на борту суденышка примкнули к восставшим добровольно. В первую очередь это касалось команды судна. Штурманские ученики Измаилов и Зябликов и матрос Фаронов договорились обрубить якорный канат, как только ссыльные сойдут где-нибудь на берег, и увести захваченный корабль. Бенёвский узнал о заговоре и высадил зачинщиков на необитаемом острове, оставив, однако, им запас ржаной муки. (Через несколько месяцев их снял с острова промысловый корабль)
Вскоре на галиот обрушивается шторм. Плохо закрепленные в трюме грузы сорвались, и «Святой Петр» чуть не опрокинулся. Наконец добрались до острова, на котором жили японцы. Беглецам нужно было испечь хлеба. Японцы отбуксировали корабль в удобную бухту, привезли воды, пшена, но на берег не пустили, хоть русские, знавшие по слухам, что японцы допускают в свою страну голландцев, пытались убедить их, что «Святой Петр» — судно голландское и идет в Нагасаки.
Хлеба напекли на другом японском острове, где их встретили радушно, даже снабдили свежими овощами. Там, у острова, простояли почти месяц, отдыхали от тяжелого пути.
16 августа галиот встал на якорь в бухте у Тайваня. На следующий день часть экипажа отправилась на берег за водой. Никаких неприятностей не ожидали, потому что бухту указали сами местные жители и враждебности не проявляли. Беглецы совершенно не подозревали, что у островитян могут быть кровные счеты с европейцами — ведь и португальцы и голландцы не раз высаживались здесь, убивали людей, забирали в рабство.
На берегу на русских напали. Троих убили, несколько человек ранили стрелами. Бенёвский бушевал — нападение казалось ему верхом предательства. Он приказал обстрелять из пушки деревню, потопить проплывавшие мимо пироги. — он мстил за товарищей и вряд ли думал, что их смерть — в свою очередь, месть туземцев за гибель единоплеменников от ядер какого-то иного европейского корабля.
Похоронили погибших на тайваньском берегу, поплыли дальше. Вскоре вновь попали в шторм, десять дней галиот носило по морю, и никто уже не знал, где находится корабль и куда его несет. Шторм утих, но берегов все еще не было видно. Но тут увидели лодку. В ней был китаец, который указал путь, и вскоре «Святой Петр» бросил якорь в бухте Макао. Первая половина пути была завершена. За лето неприспособленное к длинным плаваниям судно прошло от Камчатки до Южного Китая.
Было жарко. На набережной португальского города покачивались пальмы, виднелись каменные особняки, купола соборов и стены монастырей. Фидалго в роскошных камзолах выходили к берегу поглядеть на корабль, и купцы спешили к капитану, узнать, нет ли на борту редких товаров. Бенёвский сидел у губернатора. Судно, уверял он губернатора на хорошей латыни, венгерское, поэтому языка моряков понять нельзя. На корабле Бенёвский приказал, чтобы, молясь, не крестились — еще не исчезла опасность погони. Многие Бенёвским были недовольны. Кое-кто уже раскаивался в содеянном, некоторым хотелось домой, подальше от этих пальм и теплых ливней. Вокруг все было чужое, и впереди тоже была неизвестность. А тут еще Бенёвский продает «Святого Петра» вместе с такелажем и пушками. Соображения у него были разумные — дальше на галиоте не пойдешь. И мал и потрепан бурями, не приспособлен для дальних плаваний. И так чудо, что добрались до Макао. Да и сколько можно ютиться вповалку, если есть и деньги и возможность достать другой корабль. И второе соображение: российское правительство объявит розыск, и, пока доберешься на «Святом Петре» до Европы, могут задержать англичане или голландцы. Помещик Степанов, который был, видимо, во главе недовольных, предложил Бенёвского с капитанов убрать — нельзя доверять человеку, который продал русский корабль. Наверно, в те дни у Степанова уже созрела мысль о том, что еще не все потеряно и, защищая интересы российской короны, он сможет добиться прощения. Но были среди беглецов и такие, которым «Святого Петра» было жалко как живую душу — он ведь честно потрудился и спас их. И вот теперь его продали. Будто предали. Раньше был свой корабль — свой дом. Теперь они бездомные. И оттого страшно. Противоречия, которые накопились за месяцы плавания, вышли наружу, когда отдалилась опасность погони.
Бенёвский сочинял прокламации и зачитывал их в общей комнате дома. Окна были открыты, и с моря тянул ветерок, приносил запахи теплого моря, китайских харчевен и приторные ароматы белых цветов. «Если искренне любите меня и почитать будете, — читал Бенёвский вслух, — то вам клянусь богом, что моя искренность ежедневно доказана будет; если же, напротив, увижу, что ваши сердца затвердели и меня больше почитать не будете, то сами заключать можете, что от меня тоже ожидать надлежит».
Прокламация и горячая речь Бенёвского оказали свое действие. Команда согласилась и далее считать его капитаном. Только Степанов упорствовал, решил до конца охранять интересы императрицы. Бенёвский написал еще одну прокламацию. И снова зачитал: «Я буду вам заступою, и никакого оскорбления вам не будет, и ежели Бог нас в Европу принесет, то я вам обещаю, что вы вольны будете и со всем удовольствием, хотя во весь век ваш, содержаны, что, писавши рукой своей, подтверждаю».
Тогда Степанов послал жалобу китайскому императору.
А пока шли эти дела, команду трепала лихорадка и дизентерия. Климат был влажный, жаркий, непривычный и вредный для северян. Умерло еще несколько человек. Бенёвский поспешил отплыть из Макао. Сели на китайские джонки, добрались до Кантона, там уже ждали зафрахтованные французские корабли. Степанов остался в Макао.
Путешествие было трудным. Умер неутомимый бунтарь Иосаф Батурин. Мучила жара. Смола кипела в пазах. 16 марта корабли пришли на Иль-де-Франс, запаслись водой. Во французских владениях Бенёвский чувствовал себя в безопасности — Франция в те годы была с Россией в плохих отношениях. Бенёвский встречался с французским губернатором, и тот рассказывал ему о Мадагаскаре.
И можно предположить, что именно эти беседы определили всю дальнейшую судьбу неуемного искателя приключений.
Здесь, правда, необходимо небольшое отступление.
Говоря об истории Мадагаскара, нельзя не вспомнить одну страницу ее — короткую, но столь необычную и романтичную, что даже современники читали ее как легенду.
В конце XVII века на Мадагаскаре стали появляться первые поселения, основанные пиратами. Одно из них было создано в заливе Диего-Хуарес капитаном Миссоном.
Родился Миссон в Провансе, в обеспеченной семье, и получил отличное по тем временам образование. В 16 лет Миссон поступил на флот, где вскоре дослужился до офицерского звания. В Генуе Миссон познакомился с молодым доминиканским монахом Караччиоли. Молодые люди подружились. Через некоторое время после знакомства с Миссоном Караччиоли расстригся и поступил матросом на корабль «Победа», где служил лейтенант Миссон. Друзья решили никогда более не расставаться и посвятить жизнь освобождению людей от власти денег и богачей.
Тогда же у Миссона и Караччиоли рождается идея стать пиратами, ибо это было единственной возможностью получить свободу. Подходящие обстоятельства сложились во время боя с английским корсаром у Мартиники. Бой был настолько тяжел и продолжителен, что предсказать его исход было невозможно. Но, к счастью дли французов, одно из ядер попало в пороховой погреб англичан, и вражеский корабль взлетел на воздух. К этому моменту из всех офицеров «Победы» в живых остался лишь Миссон. И как только корабль был приведен в порядок, он обратился к матросам с горячей речью, призывая их стать вольными пиратами.
...Социологи и историки не балуют вниманием пиратские сообщества (как и родственные им разбойничьи или казачьи вольницы), исследуя проблемы утопического социализма. А ведь пиратское общество, как ни жестоко и корыстно оно было, все-таки оставалось наиболее демократичным в то время сообществом, не признающим сословных различий и власти, рожденной богатством. И для уравнительных идей утопического социализма оно было хорошей почвой...
Вскоре пиратам встретился английский купеческий корабль, который после короткого боя был взят на абордаж. Дальнейшие события привели английского капитана Батлера в глубокое и искреннее изумление. В тот момент Миссону нужны были пища и ром, которого требовали матросы. Миссон взял с английского корабля ровно столько, сколько ему было необходимо, и не тронул остального груза, отчего растроганный капитан Батлер приказал команде выстроиться на шканцах и трижды крикнуть «ура!» в честь настоящих джентльменов господ Миссона и Караччиоли. Из этого не следует, что Миссон таким же образом отпускал на волю и остальные английские или голландские корабли. Он отбирал золото и другие товары и, необходимо отметить, был особенно беспощаден к тем судам, которые перевозили рабов из Африки.
На первом этапе крейсерства, у берегов Америки, Миссон вел себя в большинстве случаев, как и при первом столкновении, — пираты никого не убивали и не пытали, старались отбирать лишь те товары, которые были нужны для дальнейшего плавания. Исключительная убедительность речей Миссона и Караччиоли была важным стимулом для матросов — впервые за всю их жизнь к ним обращались как к свободным людям и ждали от них благородных поступков и благородного образа мыслей. Пираты Миссона вскоре осознали свою исключительность как апостолов новой жизни, и сознание этого настолько поднимало их в собственных глазах, что у Миссона не возникало конфликтов с командой из-за добычи или по другим причинам.
И вот когда у Миссона и его команды оказалось достаточно средств, было решено приступить к главному — созданию на Мадагаскаре поселения по образу и подобию тех идеальных городов, контуры которых очерчивали социально-утопические трактаты.
Первыми жителями Либерталии, так назвал Миссон новое поселение, стали сто с небольшим пиратов с «Победы», их жены и какое-то число негров — бывших рабов. Кроме того, Миссон разослал письма пиратам «семи морей» с приглашением присоединиться к нему и строить Свободный город.
Либерталия, стоявшая на берегу залива, была хорошо укреплена, обнесена стенами с пушками на бастионах. Все жители республики — либеры были равны независимо от цвета кожи или прошлых дел и заслуг. Миссон поощрял женитьбы пиратов на мальгашках, ибо ему казалось, что Либерталия должна со временем превратиться в столицу свободного государства.
Частной собственности в республике не было — существовала общая городская казна, из которой по мере надобности черпались средства. Из нее же выдавалась пенсия нетрудоспособным и старикам.
Развязка наступила внезапно. Не подозревая о создании внутри острова союза воинственных племен, Миссон во главе всего флота, за исключением небольшого бота, ушел на север. В городе оставались в основном женщины, дети, какое-то число стариков и инвалидов.
Нападение мальгашей было неожиданным, оно было предпринято с суши, тогда как основные укрепления Либерталии смотрели на восток, к морю.
После короткого боя защитники города были разгромлены. Лишь несколько пиратов успели добраться до бота и уйти в море. Они встретили Миссона, когда его корабли, нагруженные добычей, шли домой. Через несколько дней пираты вернулись в Либерталию. Город был полностью разграблен и разрушен. Лишь несколько человек, скрывавшихся в соседних лесах, бродили среди развалин...
Записки Бенёвского о беседе с губернатором Иль-де-Франса не оставляют сомнения в том, что мысль о создании нового вольного поселения на Мадагаскаре овладела честолюбивым искателем приключений. Дальнейшая судьба Бенёвского подтверждает это.
Вскоре корабль Бенёвского отплыл с Иль-де-Франса.
7 июля бывшие камчатские острожники благополучно добрались до Франции и сошли на берег в городе Порт-Луи, где, как пишет Рюмин, «определена нам была квартира, и пища, и вина красного по бутылке в день».
Из 70 человек, отплывших с Камчатки, во Францию прибыли 37 мужчин и 3 женщины.
В этом путешествии, которое началось с первого успешного восстания на Камчатке, все было первым: первой приход русского корабля в Макао, первое пересечение русскими экватора, первый переход русских через Индийский океан.
Бенёвский оставил спутников в Порт-Луи, а сам поехал в Париж. Там он стал популярной фигурой в аристократических салонах — романтическим героем и славным путешественником, вырвавшимся из «страшной Сибири». Вскоре в Порт-Луи оставшимся спутникам Бенёвский прислал письмо из Парижа: «Ребята!.. До моего приезда ваша командировка отменена есть. После всякой мне свое намерение скажет. До моего приезда живите благополучно. Я есмь ваш приятель барон де-Бенёвский».
Вскоре Бенёвский и в самом деле вернулся в Порт-Луи. Он сдержал свои обещания, данные в прокламациях. Довез спутников до Франции и теперь, уладив собственную судьбу, вернулся к ним с новыми идеями и планами.
Он звал их завоевывать Мадагаскар. Он хотел создать новую Либерталию. Либерталию Бенёвского.
Последнее собрание беглецов было коротким. Каждый уже принял решение еще до приезда Бенёвского. Так что спорить было не о чем. Двенадцать человек, в том числе одна женщина, решили не расставаться с капитаном — семеро рабочих, приказчик Чулошников, матросы Потолов и Андреянов с женой и верный ученик Бенёвского Ваня Устюжинов.
Остальным Бенёвский выписал подорожные до Парижа. Он уже, судя по всему, встречался в Париже с русским резидентом Хотинским и выяснил, что тем, кто решит вернуться добровольно в Россию, ничего не грозит. (Екатерина рассудила, что в этом случае лучше всего проявить милосердие и избежать излишней огласки. К тому же сама невероятность плавания и лишения, выпавшие на долю беглецов, ее растрогали. Императрица была в курсе всех дел — недаром, как только журнал путешествия прибыл в Петербург, она немедленно его внимательно прочла.)
27 марта 1773 года семнадцать человек отправились домой. Они пешком дошли до Парижа, встретились там с русским резидентом и 30 сентября 1773 года увидели форты Кронштадта.
Швед Винблан вернулся на родину, несколько русских поступили на французскую военную службу.
Тем временем эскадра Бенёвского с переселенцами отправилась на Мадагаскар и прибыла к северной части острова в начале февраля 1774 года. Следующие полтора года были для Бенёвского очень трудными. Французские колониальные власти на Иль-де-Франсе не были заинтересованы в существовании мадагаскарской колонии, и колонисты были лишены всякой поддержки. Кончилась эта затея тем, что через полтора года Бенёвский бросил свой губернаторский пост, взошел на палубу английского купеческого корабля и был таков. Во Францию он возвращаться не решился, так как его могли счесть за дезертира. И поселился в Англии, где и прожил восемь лет, занимаясь литературной деятельностью.
Что стало с русскими, которые поехали с Бенёвским на Мадагаскар, неизвестно. Вернее всего, остались там. Может быть, потомки их живут на Мадагаскаре и сегодня.
В апреле 1784 года Бенёвский был в Соединенных Штатах — недавно добившейся независимости, быстро богатеющей стране, торговцы которой начинают уже поглядывать по сторонам, рассчитывая принять участие в борьбе за Южные моря. И когда там появляется Бенёвский с его поразительным умением убеждать, с его энергией и его прошлым, неудивительно, что ему удается найти сторонников. Богатый коммерческий дом в Балтиморе решает ссудить его деньгами на покорение Мадагаскара.
Краткие, отрывочные сведения о последнем путешествии Бенёвского на Мадагаскар не дают оснований утверждать, каковы были его действительные планы и мечты.
Внешняя канва событий такова. В январе 1785 года Бенёвский прибывает на Мадагаскар с небольшим отрядом, ни состав, ни численность которого неизвестны. Причем высаживается он где-то неподалеку от французских владений. Завязывается бой. Вернее всего, с французами. В «Русской старине» за 1876 год об этом говорится так: «Но едва он успел высадиться на берег со своим незначительным конвоем, как капитан корабля, напуганный стрельбой на берегу, снялся с якоря и ушел в море, оставив, таким образом, Бенёвского на произвол судьбы».
Еще два месяца Бенёвский безуспешно ждет возвращения судна, на котором остались припасы и оружие. Отряд его погибает от болезней, и от него остается в результате лишь несколько человек. И тут мы видим Бенёвского во главе мальгашей, которым он предложил помочь изгнать с Мадагаскара французов. Надо полагать, что этот план у Бенёвского был с самого начала. Он не мог рассчитывать победить французов без помощи местных жителей. Далее известно следующее: «Дикари приняли его предложение и стали охотно обучаться под его руководством разным маневрам. Первые их попытки нападения на французов увенчались успехом, но при втором нападении, 23 мая 1786 года, островитяне, запуганные сильным наскоком французов с меткою стрельбой, разбежались, а Бенёвский, раненный пулей в грудь, умер на месте».
Иван Устюжинов, самый молодой участник плавания от Камчатки к Франции, которому в это время было 28 лет, попал после последнего боя в плен, был отправлен на Иль-де-Франс, оттуда в Париж. В 1789 году он уже в России, где поступает на гражданскую службу. Он прожил долго, и есть сведения, что от него остались записки. Этим запискам, если их найти, не было бы цены — ведь Устюжинов не расставался с Бенёвским пятнадцать лет, побывал во всех океанах и на всех, кроме Австралии, материках.
*** |
