Страшный любимец грозного царя

Малюта Скуратов. Это имя самого страшного душегуба российской истории знают все. И лишь немногим известно ныне, что от роду этот мелкий дворянин из захудалого имения в окрестностях городка Белой звался совсем иначе — Григорий Лукьянович Бельский. А Малютой прозвал его царь Иван Грозный за то, что был тот Гришка Бельский, ставший главным высокопоставленным палачом при царе-душегубе, мал и лют. Скуратовым же прозвали его в народе от древнего слова «скурлаты», которым исстари называли мучителей, убийц и подонков высокого ранга.

Вскоре после смерти Малюты родилась в народе песня «Гнев Ивана Грозного на сына». В ней говорилось о том, как «распылавшийся» царь приказывает палачам убить своего родного сына Федора. Никто из профессиональных душегубов не решался на такое злодеяние, и лишь «Малютушка Скурлатов сын» с радостью согласился, сказав: «...моя-то работушка ко мне пришла».

«Распылался грозный царь Иван Васильевич
На свое рожоное надитятко,
На того ли Федора Ивановича,
Закричал он зычным голосом
«Ай же вы, палачи немилостивые!
...Отрубите ему буйну голову».
Все за столом при замолкнули,
Меньший хоронится за большего,
Больший хоронится за меньшего,
А от меньшего мал ответ живет.
За тым столом за дубовыим
Сидел Малютушка Скурлатов сын,
Стал он говорить таково слово:
«Ай же Грозный царь Иван Васильевич!
А моя-то работушка ко мне пришла».
Схватил он Федора Ивановича
За него за ручки белые,
За него за перстни за злаченые,
И повел на болото на Житное,
Ко той плашке ко липовой,
Срубить ему буйну голову»

Документы реальной истории убийства царевича Федора Малютой Скуратовым не подверждают. Но в памяти народа тот малый ростом самый приближенный и высокопоставленный палач грозного царя остался так лют, что она приписала ему и страшный грех дето- и цареубийства. Хотя в реальной жизни Малюты были грехи куда более страшные.

Когда Иван Грозный, чтобы оправдать проигрыш войны с Литвой, решил казнить своего «печатника» (хранителя государственной печати) Ивана Висковатого, бывшего долгое время главой Посольского приказа, и, обвинив его крымским, турецким и польско-литовским шпионом, велел в своем присутствии приковать его к столбу на площади и каждому из царских приближенных, подходя к несчастному, вырезать из его тела по куску мяса, первым поспешил это сделать Малюта Скуратов. Он отрезал у несчастного уши, а потом убил очередного мучителя Висковатого — молодого опричника Ивана Реутова за то, что тот своим ударом ножа убил «печатника» и тем самым слишком рано избавил его от мучений и прервал кровавую царскую «забаву».

Мучитель от младых ногтей

О молодых годах С куратова-Бельского в его родном городке Белой было известно очень мало. Говорили, что свой первый палаческий опыт он приобрел с самых юных лет, став в городе Белой «правильным» приставом.

Со времен татарского ига принудительное взимание податей, а потом и долгов производилось на Руси с истязаниями должников, так называемым «правежом». Древнее славянское слово «правь» (справедливость) стали применять для обозначения пыток. С началом царствования Иоанна III этот пыточный «правеж» принял официальный, государственный характер. Неисправных должников по жалобе кредитора приводили к Судному приказу и там приставы били их батогами.

Истязания продолжались с восьми утра до одиннадцати. Все остальное время дня и ночью несчастных, закованных в кандалы, держали в яме. Наутро истязания начинались снова. Такое «выколачивание долга» могло длиться до года.

Видевший это английский посол Джильс Флетчер рассказывал в своей книге «О государстве русском»: «Сорок или пятьдесят должников стояли у Судного приказа и «испускали жалобные вопли». Смотря по тому, сколько «правильным» приставам заплатили истцы или ответчики, несчастных били сильнее или слабее».

В царствование Ивана Грозного самые обычные допросы провинившегося сопровождались избиениями кнутами в палец толщиной, чтобы сыромятина от каждого удара врезалась в тело истязаемого. Следующими степенями «правежа» были привязывания человека к вертелу и поджаривание его на огне, вывертывание членов раскаленными щипцами, втыкание под ногти иголок.

Во всех этих «делах» Григорий Бельский, будущий Малюта, мог поднатореть с юности. Будучи хотя и худородным, но все же дворянином, он имел безграничную власть над своими «людишками». Убить своего холопа или крепостного не считалось делом чрезвычайным. В наказание за это хозяину было достаточно уплатить в пользу царя незначительный штраф.

Звездный час душегуба

Когда по Руси пошел слух о чрезвычайной лютости нового царя, Григорий Бельский почуял, что наступает его звездный час. В рождественские морозы 1565 года, собрав пожитки и скопленные деньги, оставив жену и дочь, которую он потом выдал за будущего царя, тогда боярина Бориса Годунова, он отправился в Александровскую слободу, где в то время обосновался боровшийся с боярской оппозицией Иван IV.

Покинув Москву, царь послал из слободы две грамоты: злую — опальным боярам, «добрую», хитрую — горожанам. Царь Иван требовал себе полной воли казнить по своему усмотрению. Когда люди вокруг стали говорить: «Царь-то, кажись, разумом помрачился», Малюта Скуратов говорил им: «Мрачный разум покрепче будет. А вам всем не сносить голов за такие слова». «Да не ты ли сносить их будешь, Малютка?» — спрашивали низкорослого «правильщика» в его родном городке Белой. «Я вам не Малютка, — огрызался он, — а Григорий Лукьянович. И работу мою скоро на себе испытаете».

В Александровской слободе царь Иван Васильевич создал тем временем невиданное дотоле воинство под названием опричнина. От слова «оприч» — сторонние, другие. В нее он тщательно отбирал молодых дворян, в основном «худородных», но отличившихся удальством, распутством и готовностью выполнить любой приказ. Основным требованием было отсутствие у молодых людей каких-либо связей с родовитыми, знатными боярами. «Худородство» возводилось в достоинство.

Отобрав из трехсот молодых головорезов самых жестоких, царь назвал их «братией», сочинив для нее устав наподобие монастырского. Себя он назвал «игуменом». Свою «братию» Иван IV одел как бы в нищенские, подобно монашенским, одежды-овчины, а под ними было парчовое платье с золотым шитьем. В руках у «братьев» были длинные черные с виду иноческие посохи, но с острыми наконечниками для боя. До восхода солнца царь сам поднимался по крутой лестнице на колокольню, созывая «братьев»-опричников колокольным звоном на заутреню.

Вместе с царем-«игуменом» «братья» выстаивали многочасовые церковные службы. В трапезной царь сам читал молитвы и душеспасительные наставления, а после обеда часто ехал в темницу, чтобы лично принять участие в пытке очередной своей жертвы.

Направляясь в столицу, Малюта мечтал войти в царево братство хотя бы пономарем, чувствуя, что именно там ждет его настоящая «работа», богатство и слава.

Малюта обладал отменным голосом и слухом, знал, чем покорить Грозного, страстного любителя церковного, да и простого русского протяжного пения. Царь не мог не обратить внимание на песни Малюты, слова которых грели душу Г розного.

«Гой еси, шурин мой
Щелкан Дюденьтьевич!
Заколи-тко ты сына своего,
Сына любимого,
Крови ты чашу нацеди,
Выпей ты крови тоя,
Крови горячия,
И тогда я тебя пожалую
Тверью старою,
Тверью богатою...»

Особенно нравились Ивану Грозному слова: «... и вдовы-то бесчестити, красны девицы позорити, надо всеми наругатися, над домами насмехатися». Царь-«игумен» принял Малюту в свою «братию» на одну из низших ступеней - пономарем.

Первый царский приказ Малюте: «Звони в колокол, кандиловозжигатель, зови братию к обедне, а после, на пиру, я покажу тебе как петь надобно».

В разгар застолья Грозный встал, вырвал клок своих волос и то ли запел, то ли запричитал:

— Аз есть оружие Божьего гнева. Вам говорю — выметайте метлами нечесть. Тем, кому на том свете гореть в аду, пусть на этом уже горят. Выметем измену!
— Гойда! — ответила «братия», к седлам которой были приторочены метлы и собачьи головы в знак готовности выметать измену и грызть врагов царя. А тот продолжал:
— Грызите вражью силу аки псы моего гнева. Вы лучшая часть отчины моей, опричь прочих. Вы — моя опричнина.
— Гойда!
— Не я, но Бог наказывает. А кто из вас нарушит клятву — будет разорван как бешеный пес своей же стаей.
— Гойда!
— Помните: врагам только смерть! Не дайте покаяться вражьему отродью.
— Гойда! — прогремел в ответ хор опричников.

Царь сел. Пир разгорался. И вдруг царь резко прекратил разговор, как-то съежился и вдруг затрясся в приступе безумного хохота. Принимая чашку только что кипевших щей, он будто нечаянно дернул рукой и обдал ими сидевшего рядом опричника. Ожог был очень сильным. Опричник вскочил с лицом, перекошенным болью. «Ах, как же тебе тяжко! Ох беда-то! — произнес Иван Васильевич, вытаскивая из-за пояса кривой татарский нож. — Ну ничего. Сейчас пресеку муку твою!» С этими словами царь ударил ножом несчастного опричника, попав ему прямо в сердце. Малюта Скуратов был рядом. Он с восторгом смотрел на царскую «забаву», и его рука невольно дернулась, повторив движение царя. Эта восторженная готовность пономаря убивать не прошла для Ивана Грозного незамеченной. И вскоре, когда в черных одеждах, на черных конях, с притороченными у седел метлами и собачьими головами, чтобы выметать измены и грызть недругов царя, опричная рать шла в новый поход, Малюта уже непременно гарцевал по левую руку чуть поодаль Ивана Грозного, жадно ловя каждое движение, каждое слово, а желательно и полслова царя, чтобы тут же ему угодить.

Более всего Ивана Васильевича страшила тогда угроза потерять власть. Он знал, что недовольство его правлением возрастало. И это для него было очень опасно, потому как был жив, молод и здоров законный претендент на трон князь Владимир Андреевич Старицкий. Он был двоюродным братом царя, Рюриковичем, сыном родного дяди Ивана, который недавно уже чуть было не взошел на престол. За спиной князя Владимира стояли враждебные царю Ивану бояре, земцы и горожане Великого Новгорода.

Удельный князь Владимир не замышлял заговора против Ивана, но чувствовал, что самим своим существованием он не только раздражает, а и вызывает ярость брата-самодержца. Как ни старался Владимир Андреевич, заслужить расположение брата не мог. Не помогло ему даже то, что передал Грозному список заговорщиков, которые якобы замышляли сдать царя Ивана с его опричниками польскому королю Сигизмунду.

Понапрасну загубил князь Владимир души людей, мечтавших сделать его своим знаменем. Вырезав всех по тому списку, Иван лишь еще более стал ненавидеть Старицкого. Но даже у Грозного тогда не могла подняться рука на убийство доброго и верного брата. Не в традиции предков было проливать кровь отпрысков царского дома. Очень большой это был бы грех. А убить хотелось и постоянно думалось, кому бы поручить это очень деликатное дело? Снова и снова царь вспоминал Малюту Скуратова, который недавно легко и ловко разделался с неугодным царю старшим боярином Земской думы Иваном Петровичем Челядниным-Федоровым.

Кровавый сочинитель

Не дожидаясь прямого приказа Ивана, а лишь почуяв, что тому это любо, Малюта по своей инициативе направил опричный отряд против близких и приказных людей знатного думца. Сам промчался по всем владениям Челяднина, разгромил вотчины, побивая всех без разбора. Великую радость доставил Малюта царю, когда в тверском владении сильного и опасного Челяднина согнал в сарай знатнейших слуг его, якобы для следствия. А в погребе под полом того сарая была заложена дюжина бочек с порохом. Малюта сам поджег фитиль, чтобы грянул взрыв. Хорошо запомнил он слова Ивана, желавшего, чтобы его враги умирали мгновенно, без покаяния. После той расправы Иван Грозный повелел записать в синодике: «В Бежецком Верху отделано людей Челяднина 65 человек да еще 12 человек скончавшихся ручным усечением».

После этих погромов убить самого боярина Ивана Челяднина было просто. Малюта отличился и при этом. Боярина судили как скомороха, устроив в Большом Кремлевском дворце шутовское представление. В тронный зал, где собрали думцев и столичных бояр с дворянами и слугами, ввели Челяднина, обвиненного в заговоре. Иван Грозный снял с себя царские одежды и велел облачиться в них Ивану Петровичу. Когда тот повиновался, опричники втащили ряженого на трон. Малюта встал за его спиной. Оттуда он ловил каждое слово, каждый взгляд Ивана Васильевича, пытаясь, по своему обыкновению, предвосхитить его помысел и даже тень помысла. Грозный тем временем притворно пал перед Челядниным на колени и голосом юродивого проговорил: «Ты, Иван Петрович, хотел занять мое место, и вот теперь ты на троне, великий князь, наслаждайся владычеством, которого ты так жаждал!» Царь наслаждался затеянным им театральным действом, но как только Малюта увидел, что чуть поднялась царская бровь, он, словно получив долгожданный сигнал, вонзил кинжал под ребра первого боярина. Смерть наступила мгновенно. Труп Челяднина, оставлявший на полу кровавый след, Малюта выволок из дворца и бросил в навозную кучу.

С братом, удельным князем Владимиром Андреевичем Старицким, так расправиться Иван Грозный не мог. Он решил все сделать «по закону», учинив розыск об «измене» своего брата. Для этого назначил своего верного слугу главой Сыскного приказа. «Пришло времечко твоей главной работы, — сказал он мастеру палаческих дел. — Сочини ему смерть без кровопролития». И Скуратов взялся за приятное ему «сочинительство».

Поздней осенью 1569 года по первому снежку царский повар по имени Молява поехал за белорыбицей в Нижний Новгород, где в то время томился сосланный туда Иваном Грозным князь Старицкий. Люди Малюты перехватили повара по дороге и, «обработав» его на пыточном дворе, велели сказать, что князь Владимир Андреевич дал ему флакон яда и пятьсот рублей, посулив потом и более, если Молява изведет царя и всю царскую семью. Царь, охотно приняв этот навет, тут же повелел вызвать своего двоюродного брата для допроса в Александровскую слободу. Князь подчинился. Но до слободы он не доехал. На ямской станции Богане его остановил Малюта со своими опричниками, приказав князю задержать весь его санный поезд для того, чтобы он с женой и дочерью смог как следует приготовиться к торжественной встрече с царем.

На следующее утро, на рассвете 9 октября 1569 года, Малюта Скуратов, облаченный в судейскую одежду, вошел в шатер к Владимиру Андреевичу. Он объявил ему, что царский повар Молява сознался в подготовке князем убийства брата-самодержца и его семьи. «Но царь милостив, — сказал Малюта, — он прислал брату вина, чтобы тот выпил за его здоровье».

Владимир Андреевич все понял и, желая уйти в мир иной достойно, выпил яд, состав которого был подобран Малютой так, что князь умирал в корчах, долго и в полном сознании.

Пока Старицкий мучился, Скуратов на его глазах лично зарезал его жену Авдотью Одоевскую и задушил девятилетнюю дочь князя Евдокию. Затем Малюта нашел и мать князя Владимира, инокиню Евдокию, и «уморил в судне в ызбе в дыму», а с нею вместе двенадцать «стариц».

«Полный черного огня»

Вернувшись в слободу, Малюта Скуратов, еще «полный черного огня», втащил в пыточную избу повара Моляву с сыновьями и подьячего из Великого Новгорода Антона Свиязева, близкого человека к князю Владимиру Андреевичу, и заставил последнего сознаться в том, чего быть не могло: в заговоре против царя будто бы объединился весь Новгород и во главе заговорщиков стоит архиепископ Пимен.

В момент этого вырванного клеветнического признания Малюта пригласил Ивана Грозного, который любил принимать участие в пытках, чтобы тот удостоверился в измене. Царь вошел с опричным воеводой Басмановым. Глупость навета была настолько очевидна, что даже Басманов не выдержал, крикнув: «Врет он! Не мог этого делать Пимен! Это Малюта подстроил».

Но Ивану Васильевичу Малютина выдумка пришлась по душе. А Алексей Данилович Басманов, верный сподвижник Ивана Грозного и первый вдохновитель опричного террора, был по приказу царя убит в 1570 году. Привел в исполнение этот приказ Малюта Скуратов, взошедший после этого на вершину опричной власти. А сделавший свое дело повар-лжесвидетель Молява, знавший слишком много, вскоре был задушен.

Кровавые бесчинства, творимые по всей русской земле царской опричниной во главе с Малютой Скуратовым, пытался остановить святой митрополит Филипп. Чтобы устрашить святого отца, люди Малюты били и убивали железными палицами старцев, бояр и слуг митрополита, гоняясь за ними по улицам Москвы. Тех из них, кто заперся в боярских теремах, сжигали живьем.

Глава русской церкви Филипп Колычев был отпрыском старинного боярского рода. В «Житие митрополита Филиппа», созданном в конце XVI века, говорится, что был он человеком суровым, смелым, с непреклонным характером. В бытность игуменом Соловецкого монастыря Филипп прекрасно обустроил обитель и всю округу. Построил каменные солеварни и грандиозный Преображенский собор. Все строения связал галереями, соединил каналами озера. Соорудил в заливе Благополучия каменную пристань.

Но как только он пошел против царя, требуя отменить опричнину, дни его были сочтены. Посланная на Соловки следственная комиссия вернулась с фальсифицированными «доказательствами» порочной жизни старца. Чтобы запугать Филиппа, царь велел послать ему в монастырь зашитую в кожаный мешок голову его троюродного брата Михаила Колычева.

Митрополит не испугался, и его судили в присутствии Боярской думы и высшего духовенства. Филипп отверг все обвинения и, желая прекратить разбирательство, объявил, что слагает с себя сан. Но Иван Грозный отречения не принял, и митрополит был вынужден вести службу и после осуждения.

В ноябре 1568 года святитель Филипп служил свою последнюю службу в кремлевском Успенском соборе. Неожиданно в храм ворвался опричный отряд. Малюта Скуратов грубо схватил Филиппа, сбил митру, сорвал с него святительские одежды и стал хлестать тяжелыми цепями по лицу. Бесчувственного митрополита бросили в розвальни и увезли из Кремля «метлами биющи». Но убить любимого народом святителя не посмели. Смертную казнь ему заменили пожизненным заточением в Отрочь-монастыре.

Земская Боярская дума и русская православная Церковь были обескровлены, руки царя развязаны для злодеяний. Малюта торжествовал.

Адский поход

В декабре 1569 года опричная армия, возглавляемая самим царем с верным ему Малютой, выступила в поход на Великий Новгород.

Подойдя к Твери, царь подозвал к себе Малюту: «Видишь Отрочь-монастырь, где мы заточили Филиппа? Езжай к нему и добейся, чтобы он благословил наш поход. Новгородский архиепископ Пимен — его злейший враг. Без его содействия мы бы не смогли низложить строптивого Филиппа. Расскажи ему об этом. Несговорчив Филипп. Но ничего, обломается. Его келья — страшнее каземата. — Грозный задумался и продолжил: — Да смотри, Малюта, крови в святом месте не проливай».

Приехав в монастырь, Скуратов, оставив за дверью своих телохранителей, вошел в келью к Филлиппу, осужденному на вечное заточение.

— Клеветника твоего идем наказывать, архиепископа Пимена, а с ним и весь Великий Новгород. — сказал Малюта узнику. — Выдь и благослови царево войско.
— Сердце мое простило Пимену его грех, — ответил Филипп, — не ведал он тогда, что творил. А вы не ходите в Новгород. Богопротивен этот поход. Подумай о душе своей, Малюта.
— Так ты и теперь за изменников новгородцев стоишь? — закричал Скуратов. — Благослови! А не то... — и Малюта наотмашь ударил старца, повалив его на лежанку.
— Покайся, Малюта, пока не поздно, — сказал старик. — Пади в ноги мне и кайся.
— Это ты у меня в ногах! — крикнул Скуратов и, зажав подушкой рот святителя, держал ее до тех пор, пока смерть не расслабила тело старца.

Выйдя из кельи, он объявил: «Душно в келье-то. Помер ваш старец. Так вот ручки сложил, благословляя царево войско, и помер». Кощунственная ухмылка искажала и без того страшное лицо Малюты.

Иван стоял под Тверью пять дней. Сначала опричники грабили богатеев из духовенства, начиная с епископа. Через два дня опять начали грабить в городе, но теперь уже дома простых жителей. Крушили все, что попадалось на глаза: ломали домашнюю утварь, рубили ворота, двери, окна, забирали все домашние запасы и купеческие товары — воск, лен, кожи. Свозили все это в кучи и сжигали.

Затем настала очередь людей. Мужчин, женщин, младенцев вешали, жгли огнем, рвали клещами и бросали тела убиенных в Волгу. Находившихся у новгородцев в плену немцев и литовцев также изрубили и утопили в прорубях.

Из Твери опричное войско двинулось на Торжок. Зверства повторились. Но там царь Иван и его палач Малюта Скуратов едва избежали смерти. В башнях крепости Торжка содержались пленные немцы и татары, закованные в цепи. Грозный приказал убивать немцев, и их истребили. Когда же принялись за татар, те неожиданно оказали сопротивление, бросились на Малюту, тяжело ранили его, затем убили еще двоих опричников, а один татарин кинулся было с ножом на самого царя, но его смогли остановить. Все татары были перебиты.

Потом был Вышний Волочок и другие места до Новгорода, которые опричники опустошили огнем и мечом. Чтобы сохранить в тайне этот чудовищный поход опричного войска, убивали всех его свидетелей, которые встречались по дороге.

2 января 1570 года опричное войско неожиданно появилось перед воротами Великого Новгорода. Через четыре дня подъехал и сам Иван Грозный. На мосту через Волхов с животворящим крестом торжественно встречал царя архиепископ Пимен. Он поднял руку для благословения, но царь его остановил: «Ты не крест, ты меч против царя поднял! Задумал продать землю русскую польскому Жигимонду! Гойда! Грабьте изменника!»

Ивановы обвинения в адрес Пимена были нелепы. Это понимали все. Но опьяняющий разбойничий клич «Гойда!» и приказ «Хватай Пимена со боярыми его!» разжег пожар резни.

С архиепископа Пимена Малюта сорвал белый клобук, привязал старца сыромятными ремнями задом наперед, по-скоморошьи к кобыле, подсунув вместо седла гусли, и со словами: «Кобылка тебе женкой будет, гони в Москву», сильно ударил лошадь кнутом.

Царь и его первый палач любили превращать душегубство в скоморошьи забавы. О новгородском походе опричнины в синодике записано: «По Малютинские ноугородские посылки отделано скончавшихся православных христиан...» Далее идут цифры, превышающие в общей сложности три тысячи человек. Но по мнению историков, тогда было чудовищно истреблено около пятнадцати тысяч, то есть половина населения Великого Новгорода.

С 9 января по 13 февраля 1570 года вершились «суды» и казни. Город был окружен опричниками: «кабы ни один человек из града не убежал». Царь встал укрепленным лагерем на Городище. Скупы слова летописца: «Царь и великий князь сед на судилище и повеле приводити из Великого Новгорода владычных бояр и служилых детей боярских, и гостей, и всяких городских и приказных людей, и жены, и дети и повеле перед собою люте мучити».

Распоряжался казнями Малюта Скуратов. Одних несчастных привязывали к саням и мчали во всю мочь по ледяным мостовым, других обливали «греческим» огнем и пускали бежать живыми факелами. От горючей смеси их не спасал и снег. С Великого Волховского моста бросали во взломанную ото льда реку «младенцев к матерям своим вязаху». Под мостом особый отряд опричников на ладьях рогатинами топили тех женщин и детей, которым удавалось всплыть. Их заталкивали под лед и убивали топорами и ледорубами. На самом мосту Малюта соорудил высокий помост, где сидел царь и любовался на этот ужас.

Опьяненные кровью

После побоища в Новгороде опричное войско двинулось ко Пскову. Их встретили с полной покорностью, хлебом-солью. Но опричники отрубили голову печорскому игумену Корнилию, вышедшему навстречу царю, и начали грабить храмы. Полному разграблению города помешал юродивый старец Никола. Он поднес царю кусок сырого мяса. «Я христианин и не ем мяса в пост», — сказал Грозный. «Ты хуже делаешь, — ответил ему старец, — ты ешь человеческое мясо».

Юродивый предрек царю беду, если тот начнет свирепствовать в Пскове. Грозный не внял предостережению и велел снять колокол с Троицкого собора. Но тут под ним вдруг пал конь. Посчитав, что начали сбываться пророчества старца, царь и опричники покинули Псков.

Арестованных в Новгороде и захваченных с собой «сообщников» Пимена начали пытать в Александровской слободе. Полученные на пыточном дворе показания позволили Малюте Скуратову превратить новгородское дело в московское.

Пленные новгородцы под страшными пытками указали на московских дьяков, как на своих сообщников. И вот 25 июля 1570 года в Китай-городе поставили плахи и вывели осужденных. Собравшийся народ ожидал увидеть заговорщиков-новгородцев, но их не было. На казнь вывели своих, москвичей, среди которых были и многолетние советники самого царя.

На рыночной площади, прозванной в народе Поганой лужей, было около трехсот опальных людей. Царь великодушно помиловал примерно половину из них, передав их на поруки земцам. А оставшимся осужденным дьяк стал «вычитывать вины». И начались казни, продолжавшиеся несколько дней.

На площади было поставлено восемнадцать виселиц и приготовлены орудия для более мучительных казней — печи, сковороды, острые железные когти («кошки»), клещи, иглы, веревки для перетирания тела пополам, котлы с кипящей водой, кнуты. Каждому осужденному царь изобретал особую казнь. Казначея Никиту Фуникова-Курцева попеременно обливали крутым кипятком и холодной водой. У других несчастных царь приказал вырезать ремни из живой кожи или же совсем снять кожу. У одних он приказал отрубить правую и левую руку и ногу, а только потом голову. Другим велел сначала разрубить живот, а потом отрубить руки, ноги и голову. Тогда-то и случилась расправа с государственным «печатником» — Иваном Михайловичем Висковатым.

На четвертый день непрестанных казней предводитель палачей Малюта Скуратов рассекал топором тела казненных, несколько дней лежавшие на площади без погребения и терзаемые собаками. Жен казненных подвергли поруганию, а затем утопили.

Следующая катастрофа постигла уже верхушку опричнины. Падение опричного руководства было следствием интриг со стороны руководителей сыска Малюты Скуратова и Василия Грязного. Опричный оружничий А. Вяземский был взят под стражу и подвергнут торговой казни, затем сослан в Городец, где его уморили в тюрьме в железных оковах. Алексей Басманов, младшего сына которого, Петра, царь велел обезглавить, был зарезан по приказу Грозного своим старшим сыном Федором.

Когда царь Иван задумал жениться в третий раз и на смотрины были собраны две тысячи девиц, Малюта Скуратов способствовал тому, чтобы женою Грозного стала Марфа Собакина. Таким образом сам он породнился с царской семьей, Потом одна из его дочерей вышла замуж за двоюродного брата царя И. М. Глинского, другая — за будущего царя Бориса Годунова, а третья — за князя Д. И. Шуйского, брата будущего царя.

Умирающий царь Иван Грозный, учреждая при своем слабоумном сыне Федоре регентский совет, включил в него наряду со знатными боярами и худородного племянника Малюты — оружничего Б. Я. Бельского.

В конце 1572 года Иван Грозный с большой армией вторгся в шведскую Ливонию. Воеводой при нем был его любимец Малюта Скуратов. Эстонские дворяне в своих замках праздновали святки и нашествия не ждали. Царь велел не щадить никого: грабили дома, убивали мирных жителей, бесчестили девиц.

Поначалу никакого сопротивления не было. Но вот в замке-крепости Виттенштейн (Пайда), где укрылись пятьдесят рыцарей, они с горожанами и земледельцами решили дать отпор русской армии. Во время штурма Малюта Скуратов был убит. Похоронен он был в Иосифо-Волоколамском монастыре.

После этого царь Иван Васильевич дал, как записано в летописях, «по холопе своем по Григорие по Малюте Лукьяновиче Скуратове» большой денежный вклад — сто пятьдесят рублей, чтобы его долго поминали в церквах как героя, павшего на поле брани от вражеской пули. И душегуба Малютус амвона так долго и поминали.

В народе же еще дольше говорили, что та пуля была вовсе не вражеская, а что Малюту Скуратова за его многолетнее душегубство на русской земле застрелили в бою у крепости Виттенштейн свои же, русские.

Виктор Петров