Звонок из полиции

Генри Сесил (Великобритания)

Рассказ

Есть люди, которые утверждают, что политика — это грязная игра и что политиканам не надо особенно доверять, но даже при всех и этих оговорках они в большинстве своем сочли бы Джайлза Кенвуда за честного человека. И, пожалуй, так оно и было. В 1961 году в его карьере наступила весьма ответственная пора — у него появилась реальная возможность получить министерское назначение. В этот год в марте он повел кампанию за безопасность дорожного движения, которая впервые в истории подобных кампаний завладела вниманием публики. Его аргументация в обоснование этой кампании звучала просто: будь люди хоть самую малость внимательнее, и число несчастных случаев снизится наполовину. Задача заключалась в том, чтобы доказать это обществу. И вот благодаря своим выступлениям в парламенте и на многолюдных митингах, благодаря письмам в печати и веским доводам в беседах с руководителями различных организаций, имеющим непосредственное отношение к безопасности движения на дорогах, он убедил-таки правительство провести общенациональный безаварийный день, когда стремление не попасть в аварию должно было стать делом чести чуть ли не каждого гражданина в отдельности. И если в этот день аварийность на дорогах снизится, требуемое доказательство будет представлено. Это, конечно, вовсе не будет означать, что аварийность раз и навсегда пойдет на понижение, зато станет ясно, что первый положительный шаг в этом направлении уже сделан. Каждый член общества определенным образом убедится в том, что, если он или она проявит несколько большую внимательность, это может спасти 7 или 8 жизней в день.

Нелегко было стронуть правительство с места, но в конце концов Кенвуд убедил всех проверить его идею на практике, и вот настал этот великий день, которому предшествовала широкая кампания в печати, на радио и телевидении, в церквах и школах, с расклейкой афиш на улицах — по сути дела, не был забыт ни один из известных видов рекламы. Кенвуд лично принял самое активное участие в кампании, и в случае ее успеха он, весьма вероятно, мог стать новым министром транспорта.

Погода в этот великий день смилостивилась, и Кенвуд с женой с чувством облегчения узнали, что видимость по всей стране хорошая, а на дорогах сухо. Утром он на собственной машине повез жену сделать кое-какие покупки. Настроение у него было приподнятое. Правда, если количество несчастных случаев не снизится, тогда, выходит, он ошибается, зато хоть сама его идея будет проверена. Уголовные меры против водителей не дали бы желаемого результата — виноваты-то не только водители. Более того, даже в тех случаях, когда их вина не вызывала сомнений, не хватало полицейских, чтобы ловить их на месте, а присяжные не спешили их осуждать. И вот он предложил такое, что не грозит никому уголовным наказанием. Чуть большая, чем обычно, внимательность — вот и все, что от каждого требуется. Определенно это сработает. В Соединенных штатах это не удалось, но ведь у них огромная страна, разделенная на штаты, которые во многом независимы, и там трудно, чтобы не сказать невозможно, повлиять на каждого гражданина в отдельности, да еще в таком деле. Удастся оно здесь или нет, оно происходит. Что-то, во всяком случае, делается.

Машину он вел осторожно, как и всегда. Он вовсе не собирался попасть в аварию в этот день. Подъехав к какому-то перекрестку, он посмотрел направо и налево и, ничего особенного не увидев, переехал. Когда он уже в полной безопасности оказался на другой стороне, его жена тихонько вскрикнула.

— Что случилось? — спросил он.
— Ты разве не видел велосипедиста?
— Какого велосипедиста?
— «Какого велосипедиста»! Того, что ехал по дороге. Я думала, он в нас врежется. И врезался бы, не затормози он изо всех сил и не обогни тебя.

Кенвуд глянул в зеркало и увидел следовавшего за ними велосипедиста. Тот был на ярко-голубом полугоночном велосипеде.

— Не видел я никакого велосипедиста, — сказал он. — Но все равно он ехал в эту сторону.
— Да нет же, уверяю тебя, — возразила жена. — Он ехал тебе наперерез. Как все обошлось — просто чудо.

Кенвуд снова глянул в зеркало и увидел, что велосипедист развернулся и исчез в том направлении, в котором, как сказала жена Кенвуда, он и ехал.

— Господи боже! — выдохнул он. — Ты права. А я его даже не заметил.
— Я была уверена, что ты его видишь, иначе бы непременно тебя предупредила.
— Господи боже! — повторил Кенвуд.
— Может, лучше вернуться и поговорить с ним?
— Да нет, он уже уехал, а ничего ведь страшного не произошло.
— А вдруг он записал наш номер?
— Все равно нам его ни за что не найти. Не станем же мы подъезжать к каждому велосипедисту и спрашивать: «Это не вас я чуть не сбил?»
— Ну что ж, давай надеяться, что он не записал наш номер.
— Да перестань ты, чего заладила! — оборвал ее Кенвуд. Он никогда не разговаривал с женой таким тоном. — Прости, дорогая, — тут же поправился он. — Я просто на мгновение встревожился. Слава богу, он не пострадал. Но ты только представь, в каком бы глупом положении оказался я, если бы мне предъявили обвинение в невнимательном вождении.
— Но ты же всегда внимателен.
— Как видишь, нет. Пожалуй, я уже понимаю, как все произошло. Тут ты, эти свертки, дверная колонка — вот я и не увидел. Едущий навстречу велосипед — довольно маленький предмет, вот я его, наверное, и проглядел.
— Ну вот, — подхватила жена, — если он записал наш номер, вот тебе и оправдание.
— Да какое это оправдание, — сказал Кенвуд. — Не уверен, что дорога свободна, не имеешь права переезжать. Мне следовало учитывать, что у меня сужено поле зрения и что там вполне может оказаться велосипедист.
— Впрочем, ему, наверное, было не до того, чтобы еще записывать наш номер. Поди, мы уж ярдов на пятьдесят отъехали, прежде чем у него нормально забилось сердце.
— А если он его все же записал, представляешь, каким я буду выглядеть дураком. И надо же, именно сегодня. Подумать только, как это могли бы использовать мои противники.
— Если сегодня все кончится успешно, это не будет иметь ровно никакого значения.
— Ты думаешь? Они так на мне отыграются, как никогда. Хотя бы просто из злобы. Зачинатель кампании признает себя виновным в невнимательном вождении! Победой или поражением закончится сегодняшний эксперимент, я просто не могу представить себя на посту министра транспорта, когда против меня такое дело!
— Но почему непременно признавать себя виновным?
— Да потому что я виноват. Отрицать все было б еще хуже.
— Ничего, не унывай. Вряд ли он разобрал наш номер.

Она переменила тему разговора, но ее муж все еще размышлял над происшествием. Если человек записал номер, он бросится в ближайшее отделение полиции.

«Только что меня чуть не сбила машина, — скажет он, — но, к счастью, я записал номер. Водитель рванул».

Он, разумеется, не «рвал», но любой, кто попадал в более или менее подобную ситуацию, наверняка подумает, что он рванул. И так и скажет. Сержант запишет номер и сверит его в муниципалитете, где зарегистрирована машина, после чего к нему пришлют полицейского.

«Извините за беспокойство, сэр, — скажет полисмен, — но мне поручено расследовать одно происшествие на перекрестке Бигнэл-роуд и Хэмишир-стрит. Велосипедист заявил...» и т. д. и т. п., пока наконец не спросит: «Машина вроде бы зарегистрирована на ваше имя, сэр. Вы не скажете, кто в это время был за рулем?»

Ну ему бы пришлось признать, что он сам. О том, чтобы увильнуть или отказаться отвечать, и думать нечего. Велосипедист, безусловно, не сможет его опознать, но, весьма вероятно, скажет, что машину вел мужчина. Сделать вид, будто это был какой-то другой мужчина или что он понятия не имеет, о чем полисмен говорит, нельзя. Придется во всем чистосердечно признаться, тогда и оправдываться будет легче. Он подчеркнет, если нужно, как легко ближний предмет может сузить поле зрения. Иногда даже фонарный столб может заслонить от тебя такую громадину, как автомобиль. Но в таком случае ему, разумеется, возразят, что ему бы не следовало переезжать. И конечно, не следовало. К судебной ответственности его, возможно, и не привлекут. Впрочем, а как же иначе? Выйдет конфуз, если кто-нибудь прослышит об этом. «Не может ли министр юстиции разъяснить Палате, почему против нашего достойного друга, представляющего здесь Андревуд, не возбуждено никакого дела?» Значит, стоит ему только признать, что за рулем сидел он, как все будет проще простого. И ведь придется признаться. А заголовки в газетах! О боже!

— Какую ты бы хотел посмотреть, милый? — спросила жена.

Она говорила о пьесах. Они собирались отпраздновать годовщину свадьбы — сходить в театр. Он не слышал ни единого ее слова. Каким-то образом он сумел переключиться с велосипедиста и потолковать о предстоящем мероприятии, но далось это ему с большим трудом. Стоит только тревоге прокрасться к тебе в голову, как она разрастается до ужасающих размеров. Пока он рассуждал с женой о пьесах, он на несколько минут отвлекся.

Потом мгновенно переключился назад — к полицейскому на пороге его дома. Но, полно, придет ли он?

Запомнил ли человек его номер? Когда он об этом узнает, пройдет 14 дней. Он отдавал себе отчет в том, что человека нельзя обвинить в неосторожном вождении, если не предупредить его на месте нарушения или если в течение 14 дней после происшествия ему не пришлют повестку или предупредительное письмо. 14 дней! Как же он вынесет 14 дней таких мук, какие он пережил за последние несколько минут? Каждый звонок в дверь — а вдруг это полицейский? Каждый раз, когда вернется домой, — не заходил ли полисмен в его отсутствие?

Впрочем, человек ведь мог и не запомнить его номера. Поди-ка разбери номер удаляющегося автомобиля, если только не хватишься вовремя, пока он совсем близко. Возможно, жена и права. Человек, наверное, был так потрясен, что подумал об этом, когда было уже слишком поздно. Ему стало стыдно за эту мысль, особенно потому, что надеяться на то, что случилось именно так, он не мог. 14 дней подобных мук, подумал он. Выдержу ли я? А мука самая настоящая. Но это же смехотворно, сказал он сам себе. Ты же никого не убил и банк не ограбил. Немножко сплоховал, только и всего. Никто не пострадал. Причем такое могло случиться с кем угодно. Да, но ведь кто-то чуть не пострадал. Мог быть убит. Именно так и убивают людей. Из-за того, что кто-то оказался недостаточно внимателен. Именно так он выразился в телепередаче: «Из-за того, что кто-то оказался недостаточно внимателен». Нет, с ним этого не должно случиться, пусть с нем угодно, только не с ним. Иначе он станет посмешищем в глазах всего света. «Всего лишь малая толика дополнительного внимания, — вспомнил он собственные слова. — Она не будет стоить вам никаких денег. И отнимет секунду или две вашего времени. Но если вы ею пожертвуете, будут спасены тысячи жизней. Я обращаюсь ко всем вам...» Он выключил эту мысленную передачу в мозгу. Это было бы ужасно. Он, из всех людей именно он не уделил другим той самой толики дополнительного внимания, пожертвовать которой сам же их призывал. И из всех дней именно в этот день.

Он представил себе заголовки: «Член парламента, инициатор кампании за безопасность дорожного движения признает себя виновным». Представил текст: «Мистер Эйберкромби заявил от имени мистера Кенвуда, что его клиент весьма сожалеет...» А может, просто написать письмо?

Кое-как он дотянул до конца дня. К счастью, он был очень занят, хотя каждый раз, когда у него выдавалась свободная минутка, его разум возвращался к этому происшествию. Но только после того, как заседание в Палате общин закончилось и он уже был в пути, ему в голову пришла еще одна мысль. Предположим, что велосипедист разобрал только часть его номера, скажем, все буквы, кроме одной, — тогда разыскать его за 14 дней будет невозможно. Но ведь вряд ли водителю, который, совершив наезд на человека, удирает, все сходит с рук, если его не найдут в течение этих 14 дней! Он, правда, никого не сбивал и ни от кого не удирал, но в принципе ситуация весьма сходная. Если эти 14 дней пройдут, прежде чем разыщут человека, который не остановился, неужели нельзя привлечь его к судебной ответственности, как бы быстро ни работала полиция? Завтра надо об этом справиться, но, если его предположение окажется верным, значит, даже по истечении 14 дней его тревоги не кончатся.

Он добрался до дому, поболтал с женой о делах в парламенте и лег. Жена вскоре уснула, но, как он и опасался, к нему сон не шел. Уж слишком много вопросов требовали ответа. Насколько велика вероятность, что человек обратился в полицию? Несомненно, он получил хорошую встряску, но это вскоре пройдет. Пострадать он не пострадал. Так чего ему суетиться? Впрочем, может, он из тех, кто все доводит до конца. Ему причинили зло, обидчик не остановился; он записал его номер и позаботится о том, чтобы его привлекли к ответственности. Если он именно из таких, сколько же на все это уйдет времени? Полиция вполне могла получить сообщение по телефону, и, если так, они пошлют кого-нибудь и нему домой довольно быстро. Может, даже на другой день. Так что, если завтра-послезавтра они не заявятся, тогда, глядишь, все будет в порядке. Но полицейские — занятой народ, а сколько серьезных преступлений! Какое- то там дело о невнимательном вождении машины, когда, собственно говоря, ничего страшного не произошло, могут отложить на несколько дней. Но они наверняка придут в течение первой недели — они же знают о правиле 14 дней. Нет, так ему не выдержать. Надо достать каких-нибудь сонных таблеток и попринимать их с неделю.

Но предположим, что человек разобрал номер, только не совсем уверен, то ли ІКР, то ли КР, то ли РК, а цифры 984. Тогда полиции придется проверять все три номера, и его может оказаться последним. На это уйдет уйма времени. А то, может, он не уверен и в одной из цифр. Сколько же тогда выйдет вариантов? Очень много. В две недели ну никак не уложиться. Правда, он мог запомнить все буквы и все цифры, кроме одной. Это 25 вариантов. А если он не уверен в одной из букв и в одной из цифр, тогда их уже будут сотни. Не принимать же таблетки несколько месяцев? Но и такого напряжения ему не вынести.

Он попытался немного поспать. Но его разум отказывался. Одна ошибка, говорил он, а ведь она могла стоить человеку жизни. И так продолжалось всю ночь — порой он засыпал и даже видел сны, большей же частью беспокойно ворочался с боку на бок.

— Что-нибудь случилось, дорогой? — спросила утром жена, заметившая усталый вид. — Уж не из-за велосипедиста ли до сих пор тревожишься?
— Да нет, — как можно небрежней ответил он. — Но это не должно было случиться. Если полицейский все же зайдет...
— Полицейский! Ах ты бедняжка! Значит, волнуешься? Да не придет никакой полицейский, вот увидишь. Ну а когда получат данные за вчерашний день?

Он, можно сказать, забыл, что было накануне.

— Говорят, только к вечеру. Они должны попасть в поздние выпуски газет.

И попали. Успех был ошеломляющий — аварий вполовину меньше, погибло в два, а пострадало в три раза меньше, чем обычно. Поздравления сыпались на него со всех сторон, и на короткое время он позабыл о своей тревоге. Но по дороге домой она началась снова. Если полисмен и заходил, жена все равно не могла связаться с ним целый день. Придется просто ждать — приедет домой, сразу узнает. Если что-нибудь случилось, она скажет об этом в первую очередь.

Он приехал. Жена была наверху.

— Хелло, милый! — крикнула она. — Молодчина. — Она уже знала об успехе в безаварийный день.

«Слава богу! — сказал он про себя, — Значит, ничего не слупилось».

Она спустилась по лестнице и поцеловала его.

— Сегодня утром я так испугалась, — сказала она немного погодя. — К нам зашел полицейский.

Он побелел. Случилось-таки! О боже!

Она смотрела куда-то в сторону и не видела, как отразились на нем ее слова.

— Оказалось, из-за моего велосипеда. Я опять забыла его на Хэммер-стрит.

Облегчение было огромным, но ужас по-прежнему не покидал его.

Днем он разузнал, что его предположение о том, что правило 14 дней не абсолютно строгое правило, оказалось верным. Если владельца автомашины невозможно отыскать за этот срок, оно не действует. Так сколько же придется ждать? Недели? Месяцы? И тут ему в голову пришла еще одна неприятная мысль. Если к нему и не придут до конца этих 14 дней, так потому, что пришлось проверять слишком много номеров. Значит, если полиция все же придет, ему надо только сказать, что его в то время и близко нигде не было около места происшествия, и все будет в порядке. Велосипедист ни за что не сможет опознать его. Машина темного цвета? Так ведь сколько машин темного цвета! Если они с женой скажут, что их там не было, ничего страшного не произойдет. Полицейский извинится за беспокойство и отправится проверять следующий номер. Ему ничего не будет грозить, и никто, кроме него самого и его жены, никогда не узнает правды. Это была ужасная мысль. Надо только продержаться эти 14 дней, и он будет в полной безопасности при условии, что он готов солгать. С минуту или две он боролся с этим искушением. Но ему недолго понадобилось, чтобы принять решение. Придется сказать правду, каковы бы ни были последствия. Он не мог бы жить дальше, зная, что солгал и, что еще хуже, когда об этом будет знать и его жена. Она была гораздо менее совестлива, чем он, и он не сомневался, что ради него она с радостью солжет, стоит только ее попросить, и даже совершенно не будет из-за этого переживать. Но он так часто критиковал подобное отношение к жизни, а тут, нате вам, получается, что и сам его усвоил.

В ту ночь он принял снотворное и спал лучше. На другой день ему конфиденциально сообщили, что месяца через три министр транспорта уйдет на пенсию и что этот пост предложат ему. Дела улучшались. Когда он появился в Палате, его шумно приветствовали, а домой и нему из полиции еще никого не присылали. Он не мог удержаться от того, чтобы найти какой-нибудь предлог и позвонить жене в течение дня, лишь бы удостовериться, что ничего не случилось.

— Я случайно не оставил письмо на столе в столовой?
— Письмо? Не видела. Сейчас посмотрю.

Значит, все в порядке. Если бы приходил полисмен, она бы сразу ему об этом сказала.

После первой недели он почувствовал себя значительно лучше. Если бы тот человек записал его номер, полиция бы наверняка уже пришла к нему.

Наконец прошли эти 14 дней, и он почувствовал себя в относительной безопасности. И, по мере того как проходили недели, он хотя и не забыл об этом инциденте, тот перестал его беспокоить. А мысль о том, что скоро его назначат министром короны, была весьма приятна. Он снова стал нормальным человеком.

И вдруг однажды, когда он, усталый и счастливый, вернулся домой из Палаты, жена сразу же сказала:

— Джайлз, в мое отсутствие заходили какие-то двое. Им нужен был ты.
— Двое?

Он по-прежнему оставался спокойным. Случись это десятью неделями раньше, он бы весь побелел, как в тот раз, когда жена сообщила ему, что заходил полицейский насчет ее велосипеда.

— Да. Миссис Мейн говорит, они из Скотленд-Ярда.
— Из Скотленд-Ярда?! — Он таки побелел. — Что им было нужно?
— Они не сказали, но утром они первым делом придут сюда. Интересно, что это, милый? Как ты думаешь, может, это из-за того велосипедиста?
— Не знаю. Вряд ли Скотленд-Ярд такими вопросами не занимается. К нам бы прислали участкового.

Хотя он сказал так жене, себе же он сказал, что, возможно, когда номера трудно проверить, дело передается в Скотленд-Ярд. Придется подождать до утра, возможно, речь идет о какой-нибудь краже со взломом или о чем-нибудь таком. А может, что-нибудь политическое, и они из особого отдела. И, однако, он все время чувствовал, что наверняка это связано именно с тем велосипедистом. Он снова представил заголовки: «Министр транспорта признает себя виновным в небрежном вождении». Впрочем, нет. Если против него будет возбуждено дело, от новой должности придется отказаться. Он принял две таблетки снотворного и спал так крепко, что разбудил его только стук в дверь.

Ее открыла жена и провела двух мужчин в гостиную. Затем вернулась обратно в спальню и сказала:

— Это они.

Ну что ж, по крайней мере сейчас он узнает. Не надо больше тревожиться и ждать. Впрочем, так ли? А ждать, когда будет слушаться дело, и гадать, как оно решится? Может, они все же из особого отдела... Пожалуйста, говорил он себе, пусть будет именно так, ведь сколько времени прошло...

Он надел халат и вышел к ним.

— Доброе утро, сэр.
— Доброе утро. Чем обязан?
— Я детектив-инспектор Мартин, сэр, а это сержант Дойл из Скотленд-Ярда.
— Я вас слушаю.
— Мне поручено расследовать один инцидент, который якобы имел место на перекрестке Бигнэл-роуд и Хэмпшир-стрит 23 февраля.

Господи! Значит, разыскали-таки. Не может ведь быть, чтобы в тот же день и на том же месте, которые их интересуют, произошло два инцидента.

— Я слушаю.
— Один велосипедист заявил, что в тот день около половины двенадцатого он чуть не столкнулся с машиной темного цвета, которая шла ему наперерез и даже не остановилась. Может, это была ваша машина, сэр? Ваш один из возможных номеров.

Вот тебе и на! После стольких недель свободы! Человек, которого прочили в министры транспорта!

— Да, инспектор, моя. Только я этого человека не видел. Вероятно, жена и свертки, наваленные в машине, сузили мое поле зрения.
— Ну черт меня дери! — не удержался инспектор. — Простите, сэр, я извиняюсь. Но после того как посетишь более сотни домов, доходишь до той стадии, когда уж никак не ожидаешь найти нужного человека. Честно говоря, мы и не верили, что он есть. Но уж коли речь идет об убийстве, рисковать нельзя.

У Кенвуда голова пошла кругом. Он побледнел и схватился за стул.

— Что с вами, сэр? — спросил инспектор.
— Но ведь он не пострадал. Я его даже не зацепил, — сказал Кенвуд. — Я в этом уверен. Моя жена может подтвердить. Спросите ее. Она его сразу заметила и решила, что и я его вижу, иначе бы она меня предупредила. А потом мы видели, как он поехал вслед за нами. Он был на ярко-голубом велосипеде. Потом он развернулся и исчез.
— Вы сказали, на ярко-голубом, сэр? — сказал инспектор. — Ну, черт... вы не возражаете, если мы присядем, сэр? Для нас это вроде как удар.
— Пожалуйста, пожалуйста. Но тот человек не пострадал, уверяю вас. Его, наверное, задавила другая машина, хотя ничего такого в газетах не было. Я позову жену.

Он вышел и тут же привел ее.

— Это служащие полиции... насчет того велосипедиста. Они говорят, что он мертв... что его убили.
— О нет, сэр, вы меня не так поняли. Я сказал, нельзя рисковать, когда речь идет об убийстве. Дело в том, что велосипедиста, который чуть не столкнулся с вами, подозревают в убийстве в Бирмингеме. Он же клянется, что в это время был в Лондоне, но подтвердить его слова некому. Вот он и вспомнил, что чуть не столкнулся с машиной, которая шла ему наперерез и не остановилась. Он запомнил номер, но, поостыв и успокоившись, решил ничего не предпринимать. Номер он записал на спичечном коробке, который все еще был при нем, когда мы брали у него показания, но уже в таком состоянии, что не все буквы и цифры можно было разобрать. Пришлось проверять все возможные номера, чтобы посмотреть, есть ли в его утверждении хоть какая-то правда. Утомительное дело, сэр. Ему еще повезло, что это оказались вы, сэр, а не один из тех водителей, которые, сбив человека, удирают и боятся потом в этом признаться.

— И повезло, что вы его не видели, — заметил сержант.
— Повезло?! Почему?
— Где б оно было, его алиби, сэр, если бы вы его увидели?

Перевел с английского Владимир Постников
Рисунок В. Федорова
«Сельская молодежь» №7 1979 год

***