Строка, оборванная пулей. Сборник, 1976
Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю нашу полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей.
Этим строкам Расула Гамзатова неведом холод забвения. Может, потому и осенили нас у памятника героям, что на улице Народного ополчения в Москве, первыми именно они. В эти минуты с нами по-своему начала беседу и книга «Строка, оборванная пулей» о писателях, павших на войне.
«Из тысячи с лишним писателей, ушедших на фронт, — говорится в ней, — 21 стали Героями Советского Союза. Свыше 400 погибли в боях. Из них 81 — москвичи». Памяти их и посвящено новое издание «Московского рабочего».
Каждый из писателей считал себя «революцией мобилизованным и призванным». Перед самой большой в истории грозой всем существом своим слушали они ее приближение и передавали это ощущение народу.
«Лишь одна забота сердце мучит и, как дождик частый, бьет в глаза: от Берлина наплывают тучи, из Японии идет гроза» (Евгений Абросимов). Люди слова, дела прекрасно понимали, что война, в которой будет решаться судьба Отечества, не выдаст никому охранной грамоты на случай особой опасности. Такую грамоту отвергает сердце патриота. Это первым долгом и подтвердил 1941 год. Страдавший сильной близорукостью прозаик и драматург Вячеслав Аверьянов добровольно пошел в ополчение и перед первым же боем подал просьбу о приеме в ленинскую партию. «Нельзя ждать, когда позовут, — говорил в первый же день войны прозаик Григорий Замчалов. — Нужно самим, добровольно брать в руки винтовки и идти защищать наше Отечество!»
Многие писатели были на переднем крае и с оружием, и с удостоверениями корреспондентов «Правды», «Красной звезды», «Известий», «Комсомольской правды», фронтовых и армейских газет. Партия призвала их начать героическую летопись войны вместе с журналистами. Они собирали боевой опыт, показывали его самых отважных носителей — воинов всех боевых профессий и званий, воспевали суровое мужество, кровные связи фронта и тыла, интернационализм, наступательный порыв... Лучшие строки знала вся армия, Помнится, как на Дальнем Востоке в газете «На защиту Родины» мы цитировали стихи Владимира Аврущенко. Они горели красками и на плакатах: «Советского Союза гражданин, я клятву нерушимую даю: от волн каспийских до полярных льдин беречь большую Родину мою». Стихи Аврущенко «Другу летчику», по словам Павла Железнова, люди читали в госпитальной палате по записной книжке. Старший политрук Аврущенко, будучи тяжело ранен, попал в руки фашистов и в ответ на предложение «сотрудничать» сказал, как выстрелил: «Коммунисты не продаются!»
«Что вечности глухая сила?.. Есть в мире Родина. Она свое бессмертье нам вручила и помнит «наши имена», — писал Аврущенко еще в 1934 году, и эти слова — эпитафия на могилы всех павших.
Токи высокого идейно-художественного напряжения, текущие по проводам-газетам, листовкам фронтовой поры и реже — книгам, ныне конденсируются в собраниях сочинений, посмертных изданиях. Слово продолжает делать свою удивительную работу созидателя коммунизма и воспитателя его защитников. Можно пулей оборвать жизнь писателя, но нельзя приостановить продолжающееся влияние прозы, поэзии, драматургии, литературной критики минувших лет на современника. К этому еще раз приходишь, размышляя над творческими судьбами Аркадия Гайдара и Александра Афиногенова, Владимира Ставского и Иосифа Уткина, Евгения Петрова и Сергея Диковского, Петра Лидова и Михаила Розенфельда, Бориса Лапина и Захара Хацревина...
Влияние слова на разные поколения наших людей как при жизни автора, так и после обусловлено, прежде всего, масштабами его дарования. При всей сжатости документы книги дают нам почувствовать и это. Судя по далеко неполной библиографической справке, Аркадий Гайдар издавался в 1930 году (повесть «Школа»), 1935-м (повесть «Военная тайна», рассказ «Голубая чашка»), 1939-м (повесть «Чук и Гек»), 1941-м (повесть «Тимур и его команда»)... Соотнесем популярность этих изданий с особенностями времени, и станет ясно, что многие книги, рассчитанные на подростков, лепили героические характеры тех, кто, став взрослыми, вместе с отцами и старшими братьями в сорок первом оглушили врага под Москвой, а в сорок пятом штурмом взяли фашистский Берлин. Какой-то невыразимой теплотой веет со страниц, где Тимур Гайдар, ныне правдист, вспоминает, как в 1931 году в Артеке подростки запросто приходили в комнату Аркадия Петровича, и он читал им первые, только вышедшие из-под пера страницы будущей книги «Дальние страны»: «Отец читал сидя на кровати, а у его ног, на полу, в белых панамах и трусиках, в белых майках с красными галстуками сидели пионеры и слушали...» (а потом Егор Тимурович Гайдар спустит все это в унитаз – продаст за ящики печенья и много банок варенья - от редакции Претич)…
Писатель не оставил без напутствия своих друзей и тогда, когда наступил 1941-й. «Берись за оружие, комсомольское племя!» — призывал он, бывший 17-летний командир полка, участник гражданской войны, уже перенесший ранения и контузии, но не сломленный. Первые недели новых испытаний продиктовали ему слова выступления по радио для молодежи:
«Ты говоришь: «Я ненавижу врага. Я презираю смерть. Дайте винтовку, и я пулей и штыком пойду защищать Родину». Все тебе кажется простым и ясным... Но если ты не сумел поставить правильно прицел, то твоя пуля, совсем не пугая и даже ободряя врага, пролетит мимо. Ты бестолково бросишь гранату, она не разорвется. И тебе правильно говорят: - учись пока не поздно. Приходи к нам не только смелым, но и умелым...» Голос Гайдара звучит напутствием и нынешним досаафовцам и воинам... Боевое мастерство — везде! За сорок с лишним лет после беседы в Артеке вряд ли кто из молодых советских людей, воинов армии и флота не испытал на себе в той или иной мере нравственной школы Гайдара. На 70-летие Гайдара, 24 января 1974 года, в Концертный зал имени П. И. Чайковского пришли не только ветераны войны, но и нынешние подростки. И надо было видеть, как, жадно слушая отрывки из произведений Гайдара и слово о Гайдаре, они почтительно-молчаливо, настежь распахнутыми сердцами перенимали эстафету из натруженных рук старших.
Владимир Ставский представлен в сборнике очерком М. Черного «Большевистское сердце», воспоминаниями К. Лапина «Поездка в Невель», несколькими кусочками «Из дневников», отрывком из письма девушки-снайпера К. П. Ивановой в Союз советских писателей и, как все другие, библиографическими данными. Скупые строки. Но путь Ставского (настоящая фамилия Кирпичников) к подвигам виден рельефно: чернорабочий, молотобоец, 18-летний командир красногвардейского отряда, грузчик, транспортный рабочий, журналист, писатель, секретарь Союза писателей СССР... Герои его романа «Разбег» волновали нас вместе с героями «Брусков» Ф. Панферова и «Поднятой целины» М Шолохова. На Халхин-Голе он говорил с бойцами через газету «Героическая красноармейская», а в период боев против белофиннов — через фронтовую газету «На страже Родины». На передовой корреспондент был ранен в обе руки и ноги. В Великую Отечественную снова поездки на фронт. В. П. Ставский прожил всего сорок три года. У деревни Турки-Перевоз, что в восемнадцати километрах северо-западнее Невеля, стоит обелиск, на латунной доске которого выгравированы надписи:
«Ст. сержант Соколов, 13 дней вел бой в подбитом танке. Посмертно присвоено звание Героя Советского Союза...»
«Командир артиллерийского взвода л-т Шиманович. Огнем пушек истребил до 10 гитлеровцев, подбил 2 танка...»
«Ефрейтор Клавдия Иванова, снайпер, уничтожила 42 фашиста...»
«Депутат Верховного Совета СССР, писатель В. П. Ставский, пал на поле боя 14. XI 1943 г.».
«Все его любили, нельзя не любить такого отзывчивого человека», — сообщала К. П. Иванова о гибели писателя в Союз, перед тем как сама отдала молодую жизнь за Родину. И вот писатель и снайпер в одном захоронении... Маршал Жуков сказал о Ставском, что он «был истинным храбрецом... Ставский был всюду, где складывалась трудная обстановка». Штрихи книги ярко вырисовывают дорогой образ писателя, депутата, воина, большевика. Слово художника продолжает его жизнь.
...Вспоминаю предвоенные годы, улицу Кирова, дом № 13, где находился Государственный институт журналистики. Мы, студенты конца тридцатых годов, гордились, что в ГИЖе учился и читал однокашникам первую свою пьесу замечательный советский драматург Александр Афиногенов, что его пьесы в театрах уже давно получили зеленую улицу. В этот дом к нам приходил и гижевец Иосиф Уткин, один из популярных лириков. Ростом он был чуть ли не с Маяковского. Красавец брюнет с копной вьющихся волос, Уткин читал лирику тихо и, казалось, вкрадчиво, от души — для души. До сих пор звучит в ушах его голос: «Подари мне на прощанье пару милых пустяков, папирос душистых, чайник, томик пушкинских стихов».
Слушали мы и известную «Комсомольскую песню» («Мальчишку шлепнули в Иркутске...»), навеянную личным участием в добровольческой группе иркутского комсомола на Дальневосточном фронте. Песня написана в тридцать четвертом, но в ней есть строки, которые можно взять эпиграфом к боевой работе Уткина: «И он погиб, судьбу приемля, как подобает молодым: лицом вперед, обнявши землю, которой мы не отдадим!»
Уткин погиб лицом вперед. Его, специального военного корреспондента «Правды», как вспоминает Л. Кудреватых, называли политбойцом политуправления фронта. Палатка его большую часть времени пустовала, политбоец был на переднем крае, в полках и батальонах. В расстегнутой шинели, с забинтованной после ранения рукой, он читал бойцам стихи и обращался со словами о воинской чести, мужестве, долге, как боевой агитатор. Когда появлялся в палатке, в нее тянулись политработники, журналисты армейских газет. Роковой день его застал в батальоне. Там настаивали, чтобы поэт вернулся в штаб дивизии. Но в силах ли был это сделать Уткин? Как бы объясняя его психологическое состояние, Яков Хелемский верно говорит: как может офицер, минуту назад произнесший вдохновенные слова, уклониться от подоспевшего дела, причем опасного? Какая тогда цена словам? И Уткин шагнул навстречу огню.
Столь же покоряющую целостность натуры мы видим, когда обращаемся к имени Ефима Зозули. «О себе могу сказать только одно: хочу много работать. Хочу долго жить. Литература — тягучее, хлопотное, длинное предприятие. Для того чтобы серьезно заняться ею, нужно 40-50 лет, а для этого надо дожить хотя бы до 75...» Кредо писателя: жить, чтобы писать капитально, всеми способами избегая «шумихи, трескотни, мыльнопузырных вспышек». Зозуля призывал себя и других не приспосабливаться к читателю, так как читатель не хочет этого и ценит честность, готов все сделать для того, чтобы подняться, понять и почувствовать то, что превысило и определило его жизненный опыт в сочинении писателя.
И вот человек с такой жаждой жизни и с таким творческим кредо уже немолодым, в 52 года, добровольцем идет в ополчение, под пули. В побуждениях и действиях писателя была своя логика. На зозулинский характер и его «тайны» проливает некоторый свет отрывок из предисловия к сборнику очерков писателя «Встречи», написанного А. В. Луначарским. О Зозуле в нем говорится, как о «большой искренности», «большой интуитивной чуткости», как о писателе, открывшем в одном из очерков то, что было «существенно для понимания Ленина». Зозуля хотел глубже проникнуть во внутренний мир человека. А он полнее всего раскрывается в годину испытаний. Война была таким испытанием, и Ефим Зозуля хотел видеть героев в борьбе. И не только видеть, но и активно помогать защитникам Родины, быть вместе с ними с автоматом и пером. Работавший вместе с Зозулей в редакции «На врага» писатель Бела Иллеш вспоминает: «Когда люди, поверхностно смотревшие на события, ждали легкой победы, он говорил им о предстоящей тяжелой борьбе. Но когда некоторые перепуганные интеллигентики переоценивали силы врага, он с непоколебимым спокойствием говорил им об источниках нашей неисчерпаемой силы. Он безгранично верил в советский народ…»
В сборнике немало подробностей познавательной ценности, хотя бы документы о дружбе В. М. Кудашева и М. А. Шолохова, которых мы видим совсем молодыми на фотографии, Петра Лидова и генерала Людвика Свободы, впоследствии президента ЧССР. Или штрихи к портретам молодых литераторов Анатолия Анатольевича Луначарского, сына первого наркома просвещения, Всеволода Эдуардовича Багрицкого, сына известного поэта, Павла Когана, пустившего по стране крылатую «Бригантину», Юрия Крымова, автора повести «Танкер «Дербент»...
Дорогие нам имена. Как много они могли дать, кроме «оборванных строк», хотя и те бесценны! Потому нашему настроению близки строки о журавлях:
Они до сей поры с времен тех дальних
Летят и подают нам голоса.
Н. Хлынов
рецензия на книгу - Строка, оборванная пулей. Сборник. М., «Московский рабочий», 1976.
«Советский воин» №6 1977 г.
*** |
