Пападья, Гришка и Никитка

Одна попадья, оставшись вдовой, впала в глубокое уныние – тошно ей было без мужика, то есть, без мужика в самом прямом смысле. И не то чтоб кругом эта порода исчезла, напротив, желающих её белого и сахарного тела было хоть отбавляй. А ей хотелось совсем иного – этакого. А точнее она не могла описать.

В общем, как всегда в таких случаях бывает, продала она свою бессмертную душу Сатане.

Как это делается, она узнала давно, ещё от мужа, ныне покойного, когда тот ошивался вокруг неё в женихах.

Для людей несведущих, я мог бы сообщить рецепт этого демонического действа но, по правде говоря, не хочу играть на руку нечистой силе.

В общем, сделав что надо, попадья принялась ждать этого вечного изверга – Князя Тьмы. Тот не замедлил явиться. Он появился почему-то в образе местного конюха Гришки, отошедшего в мир иной, как раз на Пасху. Попадья решила не пугаться и, набравшись духу, отважно затребовала с Гришки мужика, этакого. Сатана в образе Гришки завертелся вокруг молодки, рассыпался в комплиментах и наконец заверил попадью, что нет ничего проще, что это, мол, проще даже пареной репы, ну и так далее. В общем – «Будет тебе, попадья, этакий» - нахально позёвывая щербатым ртом, просипел он.

Договор, как водится, скрепили кровью. Сатана улыбнулся.

Конюх Гришка и при жизни-то был отвратительным типом – рябым, с заячьей губой и масляными глазками, а теперь стал противней в сто крат и когда он улыбнулся, попадью впервые в жизни пробил холодный пот.

- Только, батюшка, уж без обману, без обману-то… Чтоб по чести… - всё же пролепетала попадья, икая со страху.

- Не волнуйся, красавица, наше слово верное, - ответил ей улыбчивый Гришка, растворяясь в углу, под светлой иконкою Божией матери.

И верно, обманул Сатана попадью лишь в одном, но об этом позже.

Не прошло и недели, а в дубовые попадьёвы ворота уже стучал кулаком здоровенный детина. Попадья кинулась отворять ворота, да тут, как назло, под ноги ей метнулся жирнющий чёрный кот. Споткнулась попадья, чуть не грохнулась, но опрокинула лишь крынку молока, да на радостях не заметила того.

А этот пришлый чёрный кот тут же юркнул в двери и давай, как водится, из лужицы молоко лакать. Напился, облизнулся розовым язычком, муркнул, значит «Спасибо» сказал, и улёгся довольный на лежанку дремать.

А детина был хорош – преогромного роста, русые кудри до плеч, чёрная борода до поясу, а уж ниже поясу!..

И кулачищи имел огромадные – с тыкву каждый!

Звался он Никиткой.

Поздоровкался он с попадьёй вежливо, степенно поел кулеша со шкварками, поел хлеба белого, выпил жбан квасу, а потом и жбан зелена вина, крякнул довольный. И отдыхать с дороги прилёг.

А попадья вокруг бегает, души в нём не чает. Сперва-то с опаской на кулачищи Никиткины поглядывала, но тот добродушно гмыкнул, навроде как: «Не-е-е…», и попадья успокоилась. И сапоги ему снимает, и портяночки заскорузлые разматывает, и серебряным гребешком кудри да бороду ему расчёсывает, и песенку колыбельную напевает.

Так увлеклась, что даже кота пришлого не замечает, а тот рядком спит и тоже под песенку мурлыкает.

А как отдохнул мужик, подсела к нему попадья поближе и давай расспрашивать кто он, откуда он, да куда путь держит. Ну, мужик ей чистосердечно и отвечает, что он, дескать, Никитка и отец его Никиткой был, и дед и прадед, и все в их деревне Никитки, да и сама деревня так и зовётся – Никитки. А идёт он куда глаза глядят, нету, мол, у них в деревне бабы ему подходящей. Все мелкие да худющие – не ровня! А ему надо сбитую, чтоб пригожа была, чтоб как огонь, чтоб тело, как батон сдобный, да с загашниками полными. Вот так – не меньше.

Заулыбалась попадья своими белыми крепкими зубами, себя по крепкой ноге поглаживает и дальше мужика пытает; чё, мол, нашёл?

Да нет, говорит Никитка, уж всю Рязань он обошёл – нету, и всю Вологду обошёл – пусто! Нет и всё тут, хоть в Америку – обильную сторону, езжай!.. А ему так хочется жены, али просто любви, что просто невмочь!

Уж и в голове его молодецкой мутится, сердце в груди всё изболелось, живот уж ни вин, ни яств не желает, а уж ниже… и говорить не стоит, махнул он в отчаянии рукой.

- Отошал, равно как пёс улишный… - так говорил он грустно и печально, и так он этим попадью разжалобил, что та от радости чуть дух не испустила, (а может, и испустила), но защекотало её сразу во всех местах, аж вспотела и увлажнилась.

Вся пунцовая, она всё же робко спросила:

- А как Вам у нас?

- А это осмотреться надо, - степенно промолвил Никитка и так странно поглядел на неё и улыбнулся. Аж мороз по коже попадью продрал!

Впрочем, в этот день и в этот вечер у них ещё ничего не случилось, и почивать они легли отдельно. Всю ночь попадья не спала. Она закрыла глаза и томно трепеща всем телом, всю ночь к чему-то прислушивалась. Но ничего кроме богатырского Никиткиного храпа, не происходило. Под утро, однако, она сморилась и уснула. А как только она уснула, так Никитка храп свой и прекратил…

Чувствует попадья сквозь сон, что кто-то с неё одеяло легонько стаскивает, но глаз не открывает и проснуться не спешит – то ли спугнуть Никитку боится, а может, думает, что всё это ей снится. И так ей это хорошо сделалось!

Тут с неё кто-то и рубаху снимает, осторожно так, ласково. Тут уж у попадьи весь сон мигом пропал, но глаз она так и не открыла.

Ох и дельный же мужик этот Никитка оказался! Только робкий и стеснительный чересчур… А в этом деле стеснительность греха хуже…

Встала утром попадья – всё тело, как столб гудит, но так хорошо ей и весело!

Поглядела она с любовью на спящего молодца и давай на завтрак стряпню готовить. А тут – шасть из-под печки кот чёрный, в кадушке пустой, верно, спал! Попадья аж взбеленилась – мало того, что кот пришлый, да ещё и чёрный! Нехорошо… Она, хоть и толку теперь с того никакого, перекрестившись, ну его метлой гонять!

А кот вёрткий такой – она его метлою в дверь, а кот снова в избу через окно, и под лавку! Она его кочергой – тот под печь, попадья за ухват – кот за мужика забился.

Такой шум попадья подняла, что Никитку разбудила. Потянулся Никитка и за бедную животину вступился, всё ж тварь божья. И хозяйка смягчилась – пускай живёт, а что чёрный, так не его ж это, кошачья вина. Сливок даже в блюдце налила, а зря…

Значит, остался Никитка у попадьи – Хозяином.

Только вот хозяин с него был не ахти какой – ел да спал, да ещё на губной гармошке играл, и байки окружной детворе складывал. Весёлый был молодец, ладный, но главное – ночью!..

Как угомонится попадья, как только уснёт – Никитка тут как тут – знал своё дело. А попадья и словом не обмолвится и лежит, словно спит. Уважает, значит, застенчивость парня. И тот, словно ничего такого… молчок.

А однажды, прямо на светлое Рождество Христово, случилась такая большая луна, старики говорили, лет почитай сто такой луны не было. Легла попадья спать, а сама как всегда, ждёт не дождётся, вся от нетерпенья полыхает. Не идёт Никитка! Откроет глаза, искоса посмотрит – лежит Никитка, храпит разомлевши. Рядом кот в калачик свернулся, а вся изба аж синим светом горит – такая луна в то Рождество уродилась! И уж заснула попадья, по самому настоящему уснула. И не почувствовала, как с неё одеяло стянули, и как рубашку нижнюю сняли, и проснулась она только тогда, когда в её голое, пухлое, освещённое невероятной луною тело впились когти. Вскрикнула попадья от боли и глаза открыла. И сперва ничего не поняла, а потом, хрустнув молодыми костями, завопила страшным голосом.

Прямо в её сахарное личико, в румяные щёчки, в алые губки и васильковые глазки, скалилась чёрная кошачья морда, с жёлтыми глазищами, белыми усами и острыми зубами. Вскочила попадья, кот шмыгнул под печку, а Никитка… Эх, бедный Никитка… Вскочил он как ошпаренный от попадьёвского крика, увидел её голой, прямо в лунном свете, бог знает что подумал. Заорал сам и как полоумный, в одних портках убёг куда-то по снегу.

А тут кот вышел из-под лавки, улыбнулся попадье, топнул лапой и обернулся конюхом Гришкой, снова топнул и превратился в ужасающего красавца - Князя Тьмы.

Улыбнулся дьявол и снова, в третий раз он топнул, и разошлись половицы под ним, и утащил он попадью под землю, откуда уже вырывались зловонные дымы и языки пламени.

Вот и вся история этой попадьи, самая что ни на есть доподлинная. Мне её сам Никита Никитыч из деревни Никитки рассказывал, а ему можно верить.

Конец

Михаил Дмитриенко

1998