Мы из ЧК... часть 2

Часть 1 - Часть 2

Афанасий сидел за столом, понуро уставившись в какие-то бумаги. Он посмотрел на вошедших красными, воспаленными глазами, молча выслушал короткий доклад Сергея.

— Та-ак. Наломали дров. Молодцы. Клоуна взяли, а бандитов упустили? Не иначе из солоуховской банды были.

Сергей побледнел и сжал зубы. Возражать было нечего, но попробовал бы Афанасий сам взять бандитов в этой неразберихе.

Афанасий предложил Бому стул и угостил его махоркой.
- Сам ты, гражданин Бом, эту пакостную штуку придумал, аль тебе подсказал кто?
- Виноват я, товарищ Бекасов. Виноват, — забормотал клоун. — А только я спорил, я не хотел. Репризу эту нам Перфильев предложил. Вы его знаете. Он сейчас большое начальство. И Владимир, Владимир — это мой партнер Бим, сказал: «Раз начальство советует, значит, можно».
- Перфильев? — Афанасий заинтересовался. — Это который? Маленький, в белой рубахе ходит?
- Да, да. Вы его хорошо знаете. Он в горисполкоме...
- Не врешь?
Бом прижал к груди маленькие морщинистые руки.
- Жизнью детей своих клянусь!
- Ну, смотри!.. Если правду сказал, завтра дома будешь. Соврал — на себя пеняй. Григорий, отведи его.

Бекасов покрутил ручку телефона, вызвал модельный цех.
— Але, кто это? Перфильев? Здорово. Чего не спишь? Работы много? Давай, давай. Иван Кассин далеко? Позови-ка его. Иван, это я. Бери пару людей понадежней и приведи мне Перфильева. Потом узнаешь. — Он положил трубку. — Та-ак. Видать, всерьез эсеры решили нам дорогу перебежать. Перфильев раньше у них крупной фигурой был. Временные союзнички, черт бы их драл.
Сергей поднял брови.
- Только что до тебя дошло, комиссар?
- А ты, Серега, не язви.
Афанасий надел пояс с кобурой, похлопал по руке фуражкой.
— Аида в цирк! Поглядим, что вы там натворили, клоуны.

...Крапивин, шаркая шлепанцами, ходил по комнате. Иногда он останавливался возле окна и прислушивался. Он ждал Сергея. Мери поставила себе под глаз примочку и ушла спать. Ей крепко досталось в давке при выходе. Инженер с удовольствием отметил, что дочь ничуть не напугана и даже не очень взволнована. Он положил ей руки на плечи и заглянул в глаза.
— Ты молодец, дочурка. Все сделано, как надо. Ложись, я подожду его.
— Спасибо, па. Синяк, это надолго? Положительно девчонке нельзя отказать в хладнокровии. Сам Крапивин был в ее годы более порывист, и чувства его лежали ближе к поверхности. Что ж, другое было время, другие люди. Ведь все мы не столько дети своих родителей, сколько дети своего времени. Разве можно было предположить, что маленькая Мери, до ужаса боявшаяся извозчиков, собак и темноты, станет исполнителем отцовских поручений, поручений рискованных и далеко не безвинных? Не о таком будущем дочери мечталось раньше. А впрочем, когда кончится эта заваруха, у Мери будет уже отличная школа жизни. Это невредное дополнение к светскому воспитанию. Только такие передряги и способны выковать настоящий характер. Юность инженера тоже не была идиллически спокойной. Были студенческие революционные кружки и кутежи, от которых на другой день ахал и крутил головами весь Петербург. Были изматывающе стремительные броски по саваннам Претории с отрядом командос, когда даже привычные ко всему бородатые буры валились от усталости с седел, была упорная работа на заводах Англии. Есть о чем вспомнить. И не о чем жалеть. Жизнь идет вперед, а сейчас она несется бешеным галопом, и нужно быть хорошим наездником, чтобы удержаться в седле. Конечно, он уже не тот, что прежде. Нет той бесшабашной дерзости и вдохновения, того юношеского задора и жизнерадостности. На смену им пришли выдержка, опыт, хорошее знание людей и умение вовремя нанести удар.

Крапивин остановился перед зеркалом, вгляделся в свое отражение. На висках седина. Это красиво, но вовсе не радостно. Подбородок все так же смотрит вперед, упрямый, что называется, волевой. Красивые ровные зубы, дружеский, приветливый взгляд. Женщинам он еще нравится. Нет, ты еще молодец, Крапивин! Тебя еще надолго хватит.
Власов пришел перед самым рассветом. Крапивин, положив книгу, поднялся навстречу ему с дивана.
- Живы? А я уже не надеялся вас увидеть.
- Почему?
- Из таких переделок, в какую вы попали в цирке, редко выходят целыми.
Сергей нахмурился.
- Откуда вы знаете про цирк?
- А Мери? Она вернулась домой в истерике. Я с трудом уложил ее спать. Согласитесь, такие потасовки не для женщины. Она убеждена, что вас убили. И я вполне разделял ее опасения. Разъяренная толпа — это, батенька, не фунт изюму.
- Да какая толпа, — Сергей досадливо пожал плечами. — Бандиты были.
- Полный цирк бандитов? — Крапивин улыбнулся.— Полноте. Передо мной можете не скрываться. Видимо, эта бестия Бом пользуется подлинной популярностью.
Сергей взял с дивана книгу, прочитал название: «Оссиан». Что-то знакомое. Смысл последних слов инженера дошел до него не сразу. Он бросил книгу и обернулся.
- Та-ак... — протянул он, совсем как Афанасий. — Значит, по-вашему, чекисты пытались арестовать ни в чем не повинного клоуна Бома? Возмущенная публика не дала в обиду своего любимца? Ненавистные чекисты были разорваны на куски доведенным до ярости народом? Так, по-вашему?!
- Зачем вы кричите, Сережа? — укоризненно сказал инженер. — Ведь эту глупость допустили вы, а не я.
Сергей сел, откинулся на спинку дивана, с силой втянул сквозь зубы воздух.
- Простите, Павел Иванович. Это была страшная глупость. Я только сейчас понял это до конца.
- Не принимайте так близко к сердцу, Сережа, — участливо посоветовал Крапивин. — На ошибках учатся. Враг хитер.

Сергей поднял голову.
— Вы считаете, что была провокация? Сознательная провокация?
Крапивин присел рядом с Сергеем, положил дружески руку ему на плечо.
- Все может быть, Сережа. Думаю, однако, что несчастный Бом вряд ли сам решился. Корни идут глубже.
Его подучил Перфильев.
- Перфильев? — Инженер в раздумье почесал нос. — Что ж, очень может быть. Перфильев нехороший человек. Случайный у нас. Он выходец из рудных жомов. Была такая должность на заводах — приемщик сырья и готовой продукции. Платили им жалкие гроши, и, чтобы прожить, приемщик должен был обвешивать и обсчитывать. На таком месте ангел за год превратился бы в черта. Перфильев не исключение.

Ограниченный и вздорный человек, которого жизнь — вернее, наши заводские порядки — лишала остатков совести. Не знаю, что свело его с эсерами, но и эсеры использовали его для самых грязных дел. На заводе его не любят, но уважают за боевое прошлое. Все-таки он террорист известный. И верьте мне, за его спиной тоже кто-то стоит.
- Завтра узнаем.
- Перфильева уже взяли? Молодцы! Это оперативность! Ну, идите отдыхать. Простите, что я вас задержал. Я очень тревожился за вас.
Сергей протянул ему руку.
- Спасибо вам, Павел Иванович.
- Пустяки, Сережа. Просто я дольше жил и больше видел.

Инженер проводил его до лестницы. Потом подошел к телефону и снял трубку.

Мучаясь неизвестностью, Перфильев провел беспокойную ночь. Он то и дело приставал к часовому, требуя сейчас же отпустить его или позвать Гарева. Больше всего его беспокоила причина ареста. Афанасий способен взять просто так, по подозрению. Тогда Афанасию крышка. Можно не только выкрутиться, но и отправить в эту кутузку его самого вместе с новым сотрудником за нарушение революционной законности. А возможен и полный провал. Тогда крышка ему, Перфильеву...
И он бегал по крошечной камере, кидался на нары, катался по ним в остервенении.

Утром, когда за ним пришли, обругал часового и почти бегом кинулся в кабинет Афанасия. Сопровождающие еле поспевали за ним. Распахнув двери, с порога закричал:
— Ты что, Бекасов, совсем свихнулся?! Самоуправничаешь? Думаешь, управы на тебя нет? А ну, звони Гареву. Он тебе хвост завернет, носом копыта достанешь!
Афанасий молчал. Сергей, сидевший подле него, в упор рассматривал Перфильева. Лицо эсера за ночь заметно осунулось. В черных блестящих глазах появилось выражение затравленности. Он часто облизывал губы остреньким язычком и кричал на Афанасия все громче, но все неувереннее. Сергей отвернулся. Перфильев заметил это движение. Он перешел на матерщину. Плохо было Перфильеву. Трусом он не был.

Еще до революции за экспроприации и покушения приговорили его к смертной казни. Когда предоставили последнее слово, крикнул: «Да здравствует революция!» — и вышел из здания суда с поднятой головой. Но тогда было другое. Вокруг здания суда толпились люди. Одни ругали его, другие им восхищались. А где-то были товарищи, которые могли подготовить побег. Если б и погиб, то героем. Знал за что. Сейчас другое. Шлепнут — и собака не завоет. А товарищи... Нет товарищей! Остались дешевые заговорщики. Может, кто-нибудь из них и продал его.
- Говорить будешь? — спросил Афанасий. Перфильев дернулся.
- Да что говорить-то, чурка ты с глазами?!
- Нечего?
Перфильев расстегнул ворот рубахи, перевел дух.
- Ты мне Гарева позови. Я ему расскажу, как вы честных борцов революции хватаете.
- Дело твое. Я тебе за старые заслуги хотел снисхождение сделать. При чистосердечном признании, сам знаешь, к стенке не поставят. А ты на меня собакой...
- На пушку берешь? Меня, старого боевика, на пушку?! — искренне возмутился Перфильев. — Да меня жандармы ногами топтали. Шесть зубов выбили! — Он задрал пальцем верхнюю губу, показал черные обломки зубов.
— Ладно, не ори. — Афанасий посмотрел на Сергея. — Прав ты был, нечего с ним возиться. Нового не скажет, не велика птица. Только время протянет. Сам ты его или ребят позвать?
Сергей не одобрял спектакль, придуманный и разработанный Афанасием. И наверно, поэтому держался очень спокойно и естественно. Он досадливо поморщился и встал.
- Пошли.
- Да вы что? — Перфильев схватился за стол. — Всерьез? Нет! Позовите Гарева, без него никуда не пойду.
- Гарев уже все знает, — сказал Афанасий. — Ты истерику не закатывай. Некогда с тобой возиться. Арестованных до черта. Одного допросу до вечера хватит.
Сергей взял Перфильева за плечо. Перфильев рванулся, оттолкнул его.
— Не дури! — Афанасий тронул локтем маузер. — Еще старый боевик!
Если бы Перфильеву грозили, если бы его били рукояткой револьвера по голове и пинали ногами в живот, у него бы хватило злобной настырности продержаться до конца. Но его не принимали всерьез. С ним не хотели возиться. Не велика птица! Перфильев оскалился, обессиленный, повалился на стул.
— Ладно, ваша взяла. Пиши признание старого эсера...
Рассказывал долго и хвастливо, всячески стремился доказать, что «мелкой птицей» считают напрасно. Припоминал свои дореволюционные подвиги, малейшие подробности тайных встреч. За обилием слов скрывалось очень мало фактического материала, который был нужен чекистам.
— Вы ближе к делу, — попросил Сергей.— Адреса и фамилии.
Адресов было пять, фамилий тоже.
- Конспирация в организации на высоте, — сказал Перфильев. — Каждый знает только свою пятерку. Возьмите Першина, он больше скажет. Он связной. Он знает и главного. Конспиративная кличка «Лорд». Я его ни разу не видел, но он из наших, из заводских.
- Организация целиком эсеровская? — спросил Сергей.
- Всякой твари по паре. Эсдеки, кадеты, явные монархисты. Наших мало.
- Эх, ты! — покачал головой Афанасий. — До чего вы докатились! Монархисты!
- Ладно, ты меня не учи. Шлепнете, часы матери передай. Не зажиль!
Афанасий посмотрел на Перфильева и захохотал.
— Не зажиль? Это ты здорово! Нет, Перфильев, мы к таким эксам не привычны. Ладно, повтори фамилии.
Никого из названных Перфильевым арестовать не удалось. Их, видимо, вовремя предупредили. Обыск домов ничего не дал. Все говорило о поспешном бегстве. Вернувшись в ЧК, комиссары узнали, что Перфильев отравился. У него оказался с собой яд.
— Да... — протянул Сергей. — Здорово получилось.
Афанасий долго усаживался за стол, потом позвал Гришку. Тот явился не сразу. За поясом у него была заткнута книга. Глаза смотрели рассеянно. Комиссар подвигал бровями, строго сказал:
— Слушай, Фадеев, там при обыске кожан конфисковали. Славный кожан. А тебе осенью ходить не в чем. Можешь его себе взять, я с Гаревым договорюсь.
Гришка презрительно оттопырил губу. Зачем ему кожан? Нет, кожан ему совершенно не нужен. У него пиджак есть. А будет холодно, тетка ему пальто перешьет. Хорошее пальто. От покойного дяди осталось.
Афанасий недоверчиво прищурился. Сергей засмеялся.
— Неладно с тобой, парень, — озабоченно сказал Афанасий. — Ты, часом, не болен?
-— Я лет пять ничем не болел, — похвалился Гришка. — А скажи, Афанасий, на нашем заводе можно ракетный аппарат построить?
- Какой ракетный аппарат?
- Чтоб на Марс полететь или на Луну.
- Это, брат, дело серьезное. Чертежи нужны.
- Чертежи есть. Топлива подходящего надо.
- Ну, с топливом сейчас труба. Для завода не хватает.
— Я знаю, — вздохнул Гришка. — Это не сейчас. Это потом, когда война кончится. А ты Фламмариона читал?
Афанасий Фламмариона не читал. Но говорить об этом Гришке не считал нужным. Не то что боялся признаться в своем невежестве, а просто не хотел, чтобы Гришка, и так уже избалованный им, еще выше задрал нос.
— Книги, брат, штука хорошая. Прямо сказать, отличная! Но читать их тоже с умом надо. Думаешь, у буржуев книги мало читают? Разбираться надо. Это не в чику играть. Понял?
Гришка кивнул. Но ему хотелось поговорить с Сергеем, он не все понял в этой тоненькой трудной книжке. Это тебе не «Из пушки на Луну», не выдумка. Дело. А Сергей грамотный, должен разобраться.
Но Власову было некогда. Он перечитывал протокол допроса Перфильева, ища в нем ниточку, ведущую к истине. А дело, судя по всему, было очень серьезное. Озаботило оно и предисполкома Гарева. Он вызвал чекистов к себе. Помолчал, спросил сурово:
- Проморгали?
- Слушай, Еремей, убери ты меня с этой работы, — тоскливо сказал Афанасий. — Ей-богу, а? Мочи моей нет! Голова на части раскалывается. Что я, сыщик какой али провидец? На эту работу знаешь какого человека надо? Чтобы семь пядей во лбу у него было.
- А где я тебе такого достану? — спокойно удивился Гарев. — Ты, Афанасий, брось дурочку валять. Не время. Думаешь, мне легче? Ты слесарь, я литейщик, вся и разница. Да это тебя зуб довел! Давно выдернуть надо. А у тебя, Власов, такие же настроения? Не время хныкать! На фронте положение трудное. Беляки напирают. Вот и у нас зашевелились.
Под вечер банда Солоуха обстреляла рабочих, заготовлявших дрова. Налет был внезапным, рабочие едва успели занять оборону. Перестрелка шла около часа, пока из города не подоспела помощь.
Афанасий вконец зарос рыжей щетиной, потемнел. Он не выпускал изо рта самокрутки, несколько раз вызывал к себе Кассина из модельного, расспрашивал, с кем встречался Перфильев. Следы вели к пятерке, ускользнувшей от ареста.
- Першин небось у Солоуха самогон пьет,— сказал Афанасий. — Кто их предупредил? Про Перфильева знал я, ты, Григорий, Кассин да двое Парней из модельного. Парни проверенные.
- Павел Иванович Крапивин знал, — заметил Сергей. — Я ему в ту же ночь сказал.
- Зачем?
- Да так получилось. Впрочем, я ему верю.
- Та-ак... Веришь? И я вроде верю. Но кто-то предупредил. Не бог же их спас? Жаль, Ксенофонт молчит. А ведь, чую, много знает.
В коридоре кто-то заскребся, дверь приотворилась. Незнакомый человек еще на пороге сдернул с головы зимнюю шапку, поклонился.
- Здорово, Афоня, — ласковым бабьим голосом сказал он. Узкое лицо его излучилось в улыбке частыми морщинами.
- Никак Яша? — прищурился Афанасий. — Зачем пожаловали? Решил свои миллионы на дело революции пожертвовать? Золотишко принес?
Яша засмеялся тихо и дробно.
- Все шутишь, Афоня. А говорят, зуб тебя замучил, совсем собакой стал. Сходил бы к Николе Безручке, он заговор знает. А я к тебе, как к старому связчику, Афонюшка, пришел. Попроведать.
- Ну? Попроведать? — насмешливо спросил Афанасий. — Садись, коли так. Как живешь-маешься? Золотишко-то еще не украли?
- Какое у меня золотишко? Разговор один. Вот Егорше Андронову пофартило, говорят. Новый дом сбухал о двух коньках. Барской дом! — Яша завистливо вздохнул. — Ить везет людям! А тут всю жизнь, как собака...
- Грех тебе, Яша, на бога обижаться, — возразил Афанасий.
- Оно так. Всяко бывало. И фартило. Но только промеж пальцев все...
- Ну, промеж твоих пальцев и блоха не проскочит.
Сергей взглянул на огромные Яшины руки, со вздутыми венами и скрюченными, изуродованными пальцами. Как загребистые лопаты, они казались у худенького Яши чужими. Кашлянув, Яша прикрыл одной «лопатой» половину лица.
— Шутишь все, Афоня. Легкий ты человек. За то тебя и в артелях любили и перед полицией покрывали. Разговор у меня к тебе есть.
И покосился на Сергея.
- Говори, это мой помощник.
- Ишь ты! Молодой совсем — и уж помощник, — то ли радостно, то ли горестно покивал Яша. — Намеднись, Афонюшка, я по дрова ездил. И этта... В лесу знакомца встретил.
Афанасий насторожился.
- Побаяли мы с ним. Тебя поминали. Просил он поклон тебе передать, ежли встречу.
- Кто бы это? Не Петя ли Солоух?
Яша быстро оглянулся по сторонам, втянул голову в плечи, замолчал.
— Эк тебя твой компаньон напугал. Чай, деньги предлагал делить?
Яша замялся.
- Не! Хотя пай-то его у меня. Да оно и не пай, поскребыши. Говорит: «Вези, не то духа лишу». Лишит ведь, Афоня?
- Лишит! — жестко сказал Афанасий. — Ну, только вижу, и ты не промах. Понял я тебя, Яша. Ты ладно надумал. Чтоб золото не делить, ты компаньона хочешь под ЧК подвести. Я согласен. Но упреждаю сразу: золото, сколь бы ни вертелся, на нужды революции пойдет.
Яша хлопнул себя по коленям, заулыбался.
- Да где же то золото? Сказка же это.
- Когда в лес едешь?
- Надо быть, завтра. Еще дровец привезти, зима долгая.
- Где дрова рубишь?
- На Вогульей Яме.
Афанасий присвистнул. Вонзился глазами в Якова, собрал пальцы в кулак.
- Та-ак... Ежели ты засаду там организовал, смерть нам верная. И мне и тебе, Яша.
- Это уж, Афонюшка, как водится.
Яша встал, протянул Афанасию руку. Тот ухмыльнулся. Яша убрал руку, поклонился и задом открыл дверь. Комиссар с шумом выбрался из-за стола, поскреб бороду, яростно сплюнул.
— Ведь глядеть на него — насквозь пролетарий. Обуток и тех нету. До глубокой осени босиком ходит. И кличка ему Яша Босой. А сколько он земли руками перегреб, в сите и на грохоте промыл! Два раза в тюрьме сидел. И заметь, при всем том миллионщик. Золота и платины у него — два города купит. Солоух-то — бывший компаньон его. Вместе темные делишки обделывали...
Вытащил кисет, свернул самокрутку.
— Завтра, Серега, либо мы Солоуха живым возьмем, либо... С Яшей связываться рисково, все одно, что к медведю в берлогу лезть. А другого выхода нет. Эх, Ксенофонт молчит! В девятьсот пятом, когда завод казаки заняли, он нашего Гарева от ран выходил и у себя укрыл. По убитым рабочим панихиду всенародно отслужил. Только тем от Сибири спасся, что весь город за него встал. И как он в это дело впутался?
Афанасий ожесточенно ткнул самокрутку в пепельницу.
- Пойду к Гареву. На завтра людей надо мне. Сергей спрыгнул с подоконника.
- Постой!
Ему не хотелось ссориться с Афанасием, но он считал, что дело Ксенофонта надо кончать. Сейчас был как раз подходящий момент поговорить с ним начистоту. Мало ли что было в девятьсот пятом! Тогда многие набивались в революционеры. Царь всем мешал. Сейчас другое. Был друг — спасибо! Стал враг — не обижайся. В добреньких играть нельзя, обстановка не позволяет.
- Эх, Серега! А ты точно знаешь, что он враг? И враг разный есть. Нельзя же всех под одну гребенку. Человек он честный, хоть и поп. Редкой души человек. Верю я в него. Ну, ошибся, с кем не бывает? Время сейчас такое, оступиться легко.
- Ошибки разные бывают. За такую ошибку, как укрытие оружия, — расплата одна. ЧК — карающий меч революции! Слышал, может быть?
Афанасий снял со щеки повязку и сунул в карман. Без повязки он казался еще старше. Подошел к Сергею, взял его за отвороты куртки и встряхнул.
— Карающий меч, Серега, а не мясорубка. Пойми ты это!
Белея, Сергей уставился на него, не мигая.
— Ты думаешь, что говоришь? По-твоему, я мясник? — Голос его сорвался на крик. Чтобы овладеть собой, Сергей дрожащими руками выловил из пепельницы окурок, неумело закурил. — Мягкий ты человек, Афанасий, — тихо сказал он.
Афанасий ушел. От табака у Сергея закружилась голова, к горлу подступила тошнота. Он швырнул окурок, сел и обхватил голову руками. Подошел Гришка. В руках его была книга. Последнее время он не расставался с ней и даже полегоньку отлынивал от своих обязанностей. Говорить он мог только о космических перелетах.
— Из-за чего вы? — осторожно спросил он. Сергей не ответил.
- Зря ты так на Афанасия, — нахмурился Гришка. — Он правильный.
- Слушай, философ! Катись ты, пожалуйста, — попросил Сергей. — Занимайся ты своим Циолковским. Без тебя тошно.
Гришка по-бычьи наклонил голову.
- И займусь. А на Афанасия ты зря кричал.
- Много ты понимаешь. А ну, веди сюда своего попа. Я ему покажу, где раки зимуют...
Ксенофонт привык к тому, что его допрашивает один Афанасий. Бекасова он знал давно. Когда-то рыжий мальчишка был первым хулиганом в церковноприходском училище. Правда, между тем отчаянным забиякой и этим усталым мужчиной с угрюмыми бесцветными глазами трудно было найти общее. И все-таки что-то было. Может быть, эта наивная, почти детская убежденность в своей правоте, в правоте дела, затеянного большевиками.
Ксенофонт изучающе посмотрел в лицо молодого коммуниста. Оно не предвещало ничего хорошего. Гришка, держа руку на кобуре, остался стоять в дверях. Вид у него был недовольный. Сергей предложил арестованному стул. Ксенофонт сел прямо и важно. Сергей понял его. Старик приготовился к самому худшему, не испугался. Руки его спокойно лежали на тяжелом медном кресте. И только в выцветших старческих глазах появилась та прозрачная умиротворенная пустота, которая возникает у людей, примирившихся с неизбежным приходом смерти.
— Гражданин Голованов, что заставило вас в 1905 году оказать помощь большевику Гареву? — сухо спросил Сергей.
Тонкие губы священника шевельнулись.
- Милосердие к ближнему — основная заповедь моей религии, юноша.
- А пулемет тоже заповедь?
Старик молчал и, улыбаясь, смотрел на Сергея. Опустив глаза, Сергей сказал:
— Вот что, старик. Мне очень хочется отпустить тебя на все четыре стороны. Чтоб катился ты ко всем чертям и не смотрел на меня, как ягненок на волка. И может быть, дожил бы ты до того времени, когда полетит наш Гришка на ракетном приборе исследовать мировое пространство. И узнал бы ты, что не бог, а люди живут на небе и прокопали каналы на Марсе. — Дернув плечом, он вскинул глаза. — Да разве ты поймешь это? Твое милосердие годится только для убитых и раненых. Живые, здоровые люди тебе не нужны. Для них ты приготовил пулемет. Гражданин Голованов, мы помним все хорошее, что вы сделали для нас в девятьсот пятом году. Но за то плохое, что вы принесли нам сейчас, вы будете по законам революции нести ответственность.
Вечером следующего дня Афанасий, Сергей и Гришка встретились за городом. Под одиноким разлапистым кедром их поджидал Яша Босой. Крепкий буланый конек, запряженный в телегу, лениво отмахивался хвостом от комаров. На телеге были навалены какие-то мешки.
— Что это у тебя?
— Соль, Афонюшка, соль. Петька просил. Чегой-то мало вас, Афонюшка? Аль народ у вас перевелся?
Афанасий вытащил из-под мешков короткий обрез, сунул себе за голенище.
- Нож есть?
- Нету ножа, милые. Хороший был нож из немецкого штыка. Петьшины разбойнички отобрали. Ну, айда! Время не ждет.
Сергей и Гришка устроились рядом на телеге. Афанасий шагал по обочине. Деревянная кобура маузера хлопала его по ногам. Чем дальше углублялись они в лес, тем гуще становилась темнота. По обеим сторонам узкой проселочной дороги глухо шумели сосны. Вверху жаркой россыпью горели звезды. Воздух гудел от комариного звона. Сергей поднял воротник, на самые уши натянул фуражку. Гришка относился к комарам терпимо. Только время от времени, когда становилось совсем невтерпеж, звонко шлепал себя рукой. Он развалился на мешках и смотрел в небо. Вздохнул задумчиво.
- На Марсе комаров нет...
- Игде? — откликнулся Яша.
- На Марсе. Это звезда такая. Планета. Вот кончится война, полетим на Марс.
- Это на звезду-то? — поразился Яша. — Окстись, паря! Как ты до ее долетишь? Ить это звезда. В Питер али в Екатеринбург ежели на ероплане, оно можно, сказывал мне один солдат. А на звезду... — Яша хлестнул вожжой лошадь и смачно сплюнул.
- Вот тебе и на звезду! — огрызнулся Гришка. — Думаешь, звезда что?
Яша пожал плечами.
- Звезда — она звезда и есть. Божий светильник, я так полагаю.
- Сам ты божий светильник! — Гришка даже поднялся на локте. — Такая же земля, как и у нас. Там и моря есть. И по всей планете каналы понастроены. Для орошения. Люди там живут.
- Ежели люди, стало быть, и комары там есть, — твердо заявил Яша.
Он спрыгнул с телеги и зашагал рядом, разминая ноги. Возле него тотчас выросла фигура Афанасия.
- Слыхал, что твой парень бает? — весело обратился к нему Яша. — И откедова он все знает? Был там, что ли?
- Кончай разговор, — оборвал его Афанасий.
На развилке дорог их окликнули. Это были люди из заводского отряда.
— Мы уж заждались, — сказал Кассин. — Думали, вы в засаду попали.
Сергей слез с телеги и отыскал Николу Битка. Биток обещал принести ему карабин.
- Захватил?
- А как же? У нас слово — олово. Меняю на браунинг. В цирке выступать хочу.
Кругом засмеялись.
- Тихо вы, жеребцы! — прикрикнул Афанасий. — Слушайте меня. От реки Яша поедет по дороге один. Мы в ста метрах сзади. Трое пойдут лесом. Поможете Яше убрать заставу. Все ясно?
- Обрезик-то верни, Афонюшка, — попросил Яша.
Комиссар отдал ему оружие. Яша перекрестился, посулил сам себе:
— Ну, Яков Иваныч, ни пуха, ни пера! — и повернулся к Афанасию: — Как все ладно будет, я тебе уткой крякну.
Телега скрылась в темноте. Под колесами заскрипели бревна моста, и Сергей только сейчас расслышал тихое журчание невидимой в темноте реки. Выждав некоторое время, отряд двинулся следом. Шли осторожно, стараясь не нашуметь и без нужды пригибаясь. Впереди свистнули и заговорили. Потом разом все стихло, тревожно крякнула утка. Афанасий вынул маузер, хрипло сказал:
— Пошли, ребята.
Яша и трое рабочих ждали их на пригорке. Сергей споткнулся о что-то мягкое. Это был убитый, из заставы.
- Чего вы их с дороги не оттащили? — проворчал Афанасий. — Коня напугаете.
- Ничего, мой сивка-бурка ко всему привычный, — хихикнул Яша. — Смотри, Афоня, вот тропинка, а дальше гать пойдет. Признаешь места?
- Признаю. Сергей и Никола, со мной. Кассин, остаешься за главного. Как мигну фонарем, айда к нам. Пошли, Яша.
Они спустились по тропинке вниз и ступили в гать. Круглые, скользкие от грязи жердины уходили из-под ног, глухо чавкая.
- Полегче, ребята, — шепотом предупредил Яша. — Тут кругом такая болотина, вмиг засосет. На сто верст эта болотина. Одна Вогулья Яма островок и есть.
- И других дорог нет? — спросил Сергей.
- Как, поди, нет? Есть тут тропа. Старинная, каторжане проложили. Только я один ее и знаю. Я в здешних местах все тропы знаю.
Афанасий толкнул Яшу в спину стволом маузера.
— Тихо ты...
Над болотом сизыми клочьями тянулся туман. Где-то жалобно стонала птица. Четверо на гати сознавали, что их шаги далеко разносятся в предутренней тишине.
Если на острове есть часовой, гать превратится в ловушку. В любую минуту их могли окликнуть. Когда ступили на твердую землю, все были в поту. Николай Биток глубоко вздохнул. И, словно разбуженная этим вздохом, глухая чащоба заговорила криками и выстрелами. На чекистов кинулись полуодетые люди. Встреченные выстрелами, они заметались. По гати на помощь чекистам бежали рабочие. Быстро, без суеты установили ручной пулемет. Афанасий стоял в рост. Неторопливо доставал из кармана «лимонки», кидал. Бандиты залегли. Слышно было: сорванный сиплый голос кричал команды, матерился страшно.
- Петьша! Солоух! — позвал Афанасий. — Слышишь меня?
- Как не слышать, гадючий выродок! Иди-ка сюда, Афонька! Я тебе покажу...
- Сдавайтесь! Выхода вам нет!
В ответ пулеметная очередь срезала над головой Афанасия молодую березку.
- Афоня, ирод! — заорал сиплый голос. — У меня полета людей и четыре пулемета. Уйдешь сейчас же — выпущу через гать. Не уйдешь, как собаку в болоте утоплю.
- А у меня двести людей. Погоди, на рассвете я по тебе из пушки ударю, — пообещал Афанасий.
- Сдавайтесь лучше.
Бандиты открыли стрельбу. Солоух не соврал. С его стороны заработало несколько пулеметов. Афанасий приказал собрать зажигалки.
- Ты что задумал? — спросил Сергей.
- На острове один сухостой. Зажжем — бандиты сами на пулемет полезут. Главное — первый напор выдержать. На-ко, Серега, на всякий случай.
Сергей ощутил на ладони шершавый бок «лимонки».
Зажигалки отдали Николе Битку, и он уполз краем болота. Все остальное произошло так, как говорил Афанасий. Первый напор бандитов был отражен. Спасаясь от огня, они с такой яростью бросились на чекистов, что, захлебнись пулемет на минуту, дело было бы плохо. Сергей расстрелял все патроны из карабина и вытащил браунинг. Рядом, положив наган стволом на пенек, стрелял Гришка, стрелял азартно, что-то крича и порываясь встать. Но каждый раз Афанасий хватал его за шиворот и прижимал к земле.
К утру все было кончено. Над болотом стлался едкий дым. Труп Петра Солоуха найти не удалось — утонул в трясине или сгорел. Не оказалось и Яши Босого. Когда и как он исчез, никто не заметил.
- Тоже, наверное, утонул, — предположил Кассин.
- Яшка-то? Такие не тонут! — сердито сказал Афанасий. — Слушайте, товарищи, что это за гром?
Все замолчали. Откуда-то издалека доносился приглушенный грохот.
- Пушки, кажется, — неуверенно произнес Сергей.
- И казаться нечего. Артиллерия. Скорее в город, товарищи! — скомандовал Афанасий. — Не иначе белые фронт прорвали.
Фронт был прорван. Когда чекисты вернулись в город, на вокзальной площади играл духовой оркестр. Рабочий отряд города срочно уходил на фронт. Еремей Гарев, помолодевший, в светло-серой офицерской шинели, руководил посадкой в вагоны. Афанасию он сказал:
- Уходим, город остается на тебе. Ты сейчас самая большая власть. Не подведи!
- А я тоже...
- Слушай, что тебе говорят! Все уже решено. Людей у тебя остается мало. Будь на чеку. Ты наш ближайший тыл. Думаю, скоро все наладится. Мы белых отбросим.
В одной из теплушек сильный молодой голос затянул:

Слушай, рабочий, война началася,
Бросай свое дело, на фронт собирайся....

Гришка метался от вагона к вагону, умолял, прикладывая руки к сердцу, божился. Потом кинулся к Афанасию.
— Афанасий, как же так? Все на фронт, а я?!. Афанасий молча показал ему кулак.

- Смело мы в бой пойдем... — дружно грянуло по вагонам.

Загудел паровоз. Провожающие засуетились, замахали руками. Состав медленно тронулся. Гарев шел рядом с теплушкой, на которой мелом было написано: «Штаб», и что-то говорил Афанасию. Тот кивал. Поезд ускорил ход. Гарев хлопнул Афанасия по плечу и легко запрыгнул в теплушку. Афанасий, Сергей и Гришка долго стояли на перроне, глядя вслед уходящему поезду.
— Вот мы и одни остались, — сказал Афанасий и скрипнул зубами.
Улицы города были пустынны. Дальний пушечный гром смел с них обывателей, наглухо захлопнул оконные ставни. И только завод по-прежнему пыхтел, на весь город тяжело ухал паровой молот. В горисполкоме Афанасий приказал запаковать архивы, а списки коммунистов подготовить к сожжению.
- Спешишь? — спросил Сергей.
- Осторожность никогда не мешает, Серега.
Положение на фронте... Плохое положение. А у нас шибко много дел. С архивом покончим, надо Яшу Босого взять. Завтра с утра его прихватим. И Крапивина.
- Бредишь?
- Нет. Сам подумай: про Перфильева, кроме нас, он один знал. У главного ихней шайки кличка Лорд. Я не больно грамотный, но знаю, лорды — это английская буржуазия навроде наших князей. А Крапивин в Англии долго жил. Потом «Лорд» этот — из заводских. Кроме Крапивина, некому.
- Это одни подозрения, Афанасий. Доказательства нужны.
- Возьмем, получим и доказательства. А если он и вправду наш — поймет.
В опустевших коридорах бывшего горнозаводского управления гулко и одиноко раздавались их голоса. Работали до поздней ночи.
Никита Биток и другие ребята из отряда ЧК разошлись по домам. Афанасий и оба его помощника повалились спать тут же, прямо на тюках.
На рассвете Яшка Босой тропкой, известной ему одному, вывел на окраину города белогвардейский отряд. Чекисты проснулись от выстрелов и колокольного звона. Афанасий глянул в окно, крякнул. Сергей и Гришка притащили из соседней комнаты бидон с керосином, непослушными руками стали срывать крышку. Афанасий распахнул окно, поставил на подоконник пулемет. С высоты второго этажа хорошо было видно, как по улице с винтовками наперевес бегут к зданию горисполкома солдаты. Афанасий прищурился, оскалил зубы, пустил первую очередь, веером... Сергей вытащил из его кармана спички, чиркнул сразу несколько штук, бросил на тюки. Вспыхнул маленький язычок пламени и стал быстро расползаться. Комната наполнилась дымом. Афанасий дал еще несколько очередей, вынул замок.
— Пошли.
Они сбежали вниз, перелезли через забор и пустынными переулками направились к вокзалу. Впереди, размахивая маузером, быстро шагал Афанасий. Сергей и Гришка держались за руки. Из улицы, ведущей к пруду, наперерез выскочили несколько человек. Они были в штатском, с белыми повязками на рукавах. В одном из них Сергей узнал инженера Крапивина. Крапивин вскинул пистолет, властно приказал своим спутникам:
— Взять их! Это чекисты.
Афанасий остановился. Тяжело дыша, бросил через плечо:
— Ребята, бежите. Я их задержу.
Гришка и Сергей послушно повернули назад. Афанасий прислушивался к их топоту и смотрел на приближающихся врагов. Он не стрелял — выигрывал время. Потом медленно стал отступать и остановился, почувствовав спиной стену. Поднял маузер, усмехнулся:
— Подходите. По одному.
Сергей и Гришка добежали до угла, остановились. Навстречу им, развернувшись цепью, шли солдаты. Сергей достал браунинг. ' Гришка потянул его за руку.
— Аида сюда.
Они заскочили в какой-то двор. Гришка огляделся по сторонам. Весь двор был заставлен телегами с поднятыми оглоблями. Под навесом на стене большого бревенчатого сарая висели хомуты.
— Сюда! — Гришка распахнул двери сарая. В нос ударил запах конского пота и навоза.
В стойлах нервно переступали лошади, прядали ушами при звуках выстрелов. В конце прохода стояла лестница. Она вела на сеновал.
— На крышу вылезем, а там... ищи свищи! — торопливо сказал Гришка.
Их заметили, когда, гремя железом, они бежали по крыше дома. От красной кирпичной трубы брызнули осколки. Вторая пуля щелкнула по железному флюгеру. Гришка остановился и стал медленно садиться.
— Сережа, — позвал он слабым голосом. Сергей обернулся. Гришка уперся руками в холодное железо, но руки подломились, и он лег. По лицу его разливалась бледность.
— Гришка! — закричал Сергей. — Гриша!.. Он схватил его за плечи и начал трясти. Тот открыл глаза, слабо улыбнулся и по-детски жалостно позвал:
— Мама!..
Над краем крыши показалось чье-то лицо и исчезло. Потом послышалась возня, и на крышу полезло несколько человек.
- Гришку убили! — охнул тихо Сергей и поднялся.
- Гришку убили! — хрипло взревел он и, рывком выхватив гранату, швырнул ее под ноги солдатам.
- Гады! Убили! Гришку убили!.. — твердил он, прыгая с крыши на крышу.
В горле саднящим клином застряло рыдание, под ногами гремело железо, а Сергей прыгал с крыши на крышу и бежал, не пригибаясь, не прячась.
Гришку стащили вниз. Туда, где под выщербленной пулями стеной лежал Афанасий.

...Город оживал. По улицам засновали люди, хорошо одетые, с сытыми, улыбающимися лицами. Малиновым звоном заливались колокола. Возле стены собралась толпа.

Инженер Крапивин с перевязанной головой объяснял приземистому офицеру:
— Это сам комиссар ЧК Афанасий Бекасов. Был еще второй. Из Москвы. Я сообщал вам. Но он далеко не уйдет. Еще немного, и они добрались бы до меня. Священника Голованова они пытками довели до сумасшествия. Представьте, ротмистр, когда я открыл перед ним двери из этого страшного подвала ЧК, он отказался выходить. Он сказал, что заслужил самую страшную кару.
Офицер понимающе кивнул. Из толпы щучкой выскользнул Яшка Босой. Встал рядом с Крапивиным, снял шапку, перекрестился.
— Укокошали сердечных.
Опытным глазом приценился к вещам чекистов.
— Да, командовали, командовали, а и снять с них нечего.
Лицо его жалобно сморщилось.
— Вот и малец этот. Озорной мальчишка был. Все на Марс лететь собирался. И чего ему на Земле не жилось? — Он надел шапку, вздохнул — Чудаки!..

КОНЕЦ