Наши календари — а их везде можно встретить: в каюте, на боевом посту, в рубке акустика — показали первый день весны. Уже март. Глубокой зимой мы покинули родную базу, и вот как-то незаметно подкралась весна.
Здесь, в стальных отсеках атомохода, кроме календарей, вроде бы ничто не подтверждало приход весны. Тем не менее я с удивлением отмечал про себя, что и глубоко под воду проникают весенние «флюиды», будоража душу, пробуждая смутное чувство тревожного ожидания. В суровом однообразии походной жизни не видно никаких перемен, и все же весна пришла.
В одном из отсеков Володя Гапченко, молодой моряк (я знаю, он любит живопись и сам рисует), листает репродукции с картин Левитана. Вот «Март». Я невольно останавливаюсь и любуюсь синью неба, солнечными бликами на подтаявшем снегу крыши. Удивительно тонко уловил глаз художника ту неповторимую гамму красок, которая рождается на грани борьбы зимы с весной. Еще зима, и в то же время ее будто и нет, она уступает свои права весне, теплу, солнцу.
— Хорошо? — спрашиваю.
— Это ж Левитан, — задумчиво говорит моряк. — Весна...
Хорошо, что есть у нас на борту книги, репродукции картин, записи музыки.
К стихам, живописи, прекрасному тянется душа подводника в длительном походе.
Весна! Прекрасное время года: пробуждается природа, зарождается новая жизнь.
Наверное, поэтому именно весной мы отмечаем женский день, чествуем женщину.
Я глубоко убежден: на атомном корабле, в нашем мужском мире, где никогда не бывала женщина, она незримо присутствует всегда. Мои товарищи по службе в подплаве, занимаясь суровым, чисто мужским делом, не забывают своих близких: женщину — мать, женщину — жену, невесту, сестру, подругу. Правда, мужская деликатность обычно не позволяла затрагивать сокровенную тему, однако, чем ближе становилась дата 8 Марта, тем больше чувствовалось, насколько непрочна оболочка, скрывающая эту сокровенность.
Виктора Николаевича Харитонова я встретил в жилом отсеке. Он сидел в окружении подводников. Здесь шел оживленный разговор. Надо сказать, мы, старшие, уже давно заметили склонность наших молодых спутников по плаванию к рассуждениям о различных жизненных проблемах. И чем дольше продолжалось плавание, тем чаще возникали дискуссии о морально-этических сторонах нашей жизни.
Я понял, что и на сей раз беседа идет на эту тему. Харитонов раскраснелся, расстегнул синюю спецовку. Судя по всему, в отсеке собралась почти вся свободная от вахты боевая смена. Даже степенные Половников и Гусаков, которые обычно проводят свой досуг либо в кают-компании, либо с подчиненными в разных отсеках, теперь сидят здесь и, видно, тоже свое слово сказали. Теперь в центре внимания мичман. Ему уже под сорок, и в житейских вопросах он немалый авторитет.
Я присел с краешку у стола. Мне нравятся такие, стихийно возникающие беседы. Люди предельно откровенны, охотно рассказывают и охотно слушают, каждый на виду.
Да, здесь шел разговор о женщинах, о верности, о любви.
— Не спорю, не спорю, — обращаясь к Харитонову, говорит с лукавой улыбкой мичман, — женщины и впрямь благородные натуры. Но согласитесь, что среди них есть такие «штучки», ой-ой!..
Мы засмеялись, улыбнулся и Харитонов, ожидая какую-нибудь веселую ис- . торию, на какие был большим докой старый служака-мичман.
— Иногда они из-за пустяков могут создать такую напряженность в семье, что хуже не придумаешь. Вот судите сами. Поехали мы однажды всей семьей в Сочи. Дочка тогда еще маленькая была, оставить ее не с кем, вот и не брали мы путевку, поехали, как говорят, «дикарями». Приехали. Сезон в разгаре. На пляже — яблоку негде упасть. Жена говорит: «Иди-ка, отец, пораньше да займи местечко, а мы с дочуркой попозже придем».
Так я и ходил каждый день. А мне, честно говоря, и нравилось пораньше приходить на пляж: еще не жарко, море чистое, каждый камушек виден...
— Ближе к делу, товарищ мичман, — нетерпеливо перебивает электрик. — Скоро приборку объявят, а мы вашего романа не узнаем.
— Узнаешь, успеешь, — говорит мичман, поглядывая на часы, — здесь не роман, а жизненная ситуация.
Так я и ходил. Жена довольна. Я доволен. Мир и спокойствие в семье. Красота! Но однажды прихожу на пляж.
Наше излюбленное место свободно, а рядом вижу полотенце, беленькие босоножки, очки — все под зонтиком. Я как-то и значения соседству не придал. Женщина рядом. Ну и пусть! Пошел искупаться. Возвращаюсь, посматриваю на верх лестницы, не идут ли мои. Подхожу к своему месту, вижу — рядом с зонтиком девушка сидит. Стройная блондиночка, только вся багряная— обгорела, недавно, видать, приехала, не убереглась от знойного солнца. Я на нее не смотрю в открытую, а так, незаметненько, из-под темных очков. Моя соседка на меня не смотрит. Тоже мне цаца. Вижу, стала она кремом руки, ноги, плечи натирать. Не спеша, осторожно. Больно, наверно, кожу-то здорово спалила. Вдруг слышу: «Молодой человек, товарищ, помогите мне, пожалюйста». Оглядываюсь — девушка протягивает мне флакон с кремом. «Отчего ж не помочь», — согласился я. Взял на ладонь крему и осторожненько стал его растирать по спинке. Понимаю, крепко нельзя, больно будет. Она и так гнется, хохочет и лепечет: «Ой, не так сильна! Все, спасипа! Спасипа!» — по говору догадываюсь,девица из Прибалтики. Я ей говорю: надо хорошо растереть, раз просила, сделаю по-флотски. «Я так и думала, что вы моряк», — сказала девушка. Я не успел спросить, как она догадалась. Почувствовал, что кто-то сзади стоит. Большая тень и маленькая обозначились рядом с нами... А тут и сумка на камни упала, в ней жалобно звякнула бутылка с кефиром. Жена резкими движениями стала раздевать дочку и, видно, сделала ей больно, та заревела. Получив щелчок, заревела еще громче.
На нас стали обращать внимание люди. Я встал и пошел в море. Стыдно было. За жену. Оглянувшись назад, я увидел, что моя соседка собирается уходить. Но перед этим я заметил, что ее плечи тряслись от хохота. Мне же было не до смеха. Купаюсь и думаю: «Теперь из-за пустяка целую неделю мира в семье не будет». И ведь не было! — закончил мичман.
— Хороший «пустячок», — с иронией заметил Харитонов.
Я его поддержал:
— А как, Иван Максимович, вы отреагировали, если бы вашей жене так спинку растирал какой-нибудь стройный юноша?
Моряки засмеялись, не ожидая ответа мичмана. Всем было ясно, что он скажет.
Сигнал о начале приборки прервал нашу беседу.
— Видишь, как моряков эта тема интересует, — говорил мне Виктор Николаевич Харитонов в кают-компании. — У каждого либо невеста, либо жена. Помнишь, у Твардовского:
...Каждого солдата
Провожала хоть одна женщина
когда-то.
Не подарок, так белье собрала, быть может,
И чем дальше от нее, тем она
дороже.
— Ого, стихами заговорил, дружище! — улыбнулся я. — Тоже вспомнил своих?
— А ты не вспомнил? — отпарировал Харитонов. — Да и что тут особенного? Это же хорошо: помним, верим. Вот отмечали мы на глубине разные праздники — и официальные, и традиционные. Праздник Нептуна хорошо прошел. Надо и день 8 Марта отметить. И не одной беседой.
Потом, уже в моей каюте, Виктор Николаевич Харитонов вновь вернулся к нашему разговору:
— Мне кажется, нам, политработникам, вообще нужно чаще и тоньше беседовать с людьми на эти, так сказать, деликатные темы. Месяцами подводники в океане, на глубине, а ведь у каждого есть дом, семья, жена, подруга, любимая. Не будет за нами инициатива, ее перехватят другие. В этих сложных делах найдутся и скептики, и пессимисты, и болтуны. Вот и сегодня там, в отсеке, разговор-то начался с анекдота, шутки. А потом случаи из жизни. Мичман тот еще ничего, безобидно и складно врал.
— Почему же обязательно «врал»?
— Да потому хотя бы, что у него и дочери-то нет. Так вот, там, в отсеке, я застал начало беседы. Высокий блондин, он, по-моему, электрик, фантазировал не столь безобидно. Пришлось вступить в дискуссию, сник фантазер. Словом, нам нельзя и в море уходить от этого острого вопроса. Жизнь заставляет. — И помолчав, Виктор Николаевич произнес:
Да, друзья, любовь жены
Сотню раз проверьте,
На войне сильней войны
И, быть может, смерти.
— Здорово сказано?
— Здорово, — согласился я, а сам подумал: «И ты, дружище, соскучился по семье...»
Оставшись один, я набросал план встречи дня 8 Марта. И задумался. Мне вспомнился родной заполярный городок, уютная квартира, жена, сыновья... Как-то школьные дела у старшего? Хоть учится он хорошо, все же переезды с места на место (удел всех военных) сказывались, особенно в начале учебного года. Младшему легче, его радовали переезды. Мать с улыбкой отмечала: «Алеша тоже, наверное, моряком станет — уж очень любит путешествовать».
С теплотой и нежностью вспомнил я жену, вспомнил и ее подруг. Сколько у них самоотверженности, бескорыстия, умения подчинить свои интересы делу мужа — воинской службе! Переезды, лишения. За водой; за дровами приходилось пробираться через снежные сугробы. И ведь все больше самой! Ведь мы, мужья офицеры, дома как в гостях. Забота о воспитании и здоровье детей, вечно незавершенный труд у домашнего очага. Они ждут, они верны, они служат вместе с нами.
Надо, очень надо хорошо отметить день женщины в сугубо мужском обществе.
Конкурс на лучшее стихотворение, рассказ, очерк, посвященные женщине, как мы и ожидали, принес много интересного. Особенно удались стихи.
Ты только не грусти, родная,
Морячке не к лицу печаль.
Я здесь покой твой охраняю,
Чтоб ты могла меня встречать, —
написал в своем стихотворении мичман Владимир Коваль.
Лирические стихи посвятил своей невесте москвич Борис Белов. Но приз был присужден офицеру Олегу Андронову. Он написал проникновенное, взволнованное стихотворение, которое заканчивалось так:
Но всегда удивительно молоды
И чисты, как снега Казбека,
Красивые, умные, гордые
Женщины двадцатого века!
8 Марта был выпущен специальный номер радиогазеты. В отсеках состоялись беседы. Но «гвоздем» дня была литературно-музыкальная композиция. Лейтенант Ратмир Марочкин приложил немало старания, чтобы эта композиция пробудила добрые чувства у каждого члена экипажа. Зная толк в поэзии и музыке, он весьма удачно подобрал песни и стихи о любви, о верности, о Родине.
Контр-адмирал Н. Усенко, Герой Советского Союза
«Советский воин» №6 1977
***