(Необходимое примечание редакторов no-News.ru — темы, подобные публикуемой ниже, весьма специфичны. Большей частью они не являются ни самостоятельным трудом, ни исследованием, зато они прекрасный рекламный материал своим внешним видом создающим полную иллюзию научной историчности. И есть все основания считать, что подобные статьи — заказ крупных кинокомпаний, своеобразный анонс и разогрев интереса у определённой публики. Вспомним, какая «подлинно историческая» литература выплеснулась во все виды СМИ в связи со съёмками фильма «Титаник»… Едва ли 5% процентов от всей этой растиражированной лабуды действительно несут в себе ценные крупицы. Поэтому, предупреждаем, будьте начеку! Мы не эксперты в области эзотерики, но кое-что понимаем в полит-философии и нас один заголовок уже настораживает… )
На первый взгляд, трудно отыскать темы более далекие друг от друга. Идея вампиризма — порождение мифологического сознания, марксизм — рационально-материалистического. И все же темы эти взаимосвязаны: русские марксисты в поисках решения конкретных политических задач обращались к архаическому опыту, традиционно изучавшемуся маргиналами-оккультистами. На исходе XIX столетия самым популярным «эзотерическим героем» стал Дракула, позже превратившийся в своего рода символ XX века, и осмысление его деяний в фольклоре и литературе существенно повлияло на развитие русской социал-демократической доктрины. I Румынский господарь Влад III, более известный как Дракула (1431-1476), происходил из рода Басараба Великого, правителя Валахии (1310-1352), в тяжелой борьбе отстоявшего независимость своего государства от Венгрии.
Дед Дракулы — воевода Мирча Старый (1386-1418) — благодаря своей государственной мудрости и военным удачам заслужил славу румынского Шарлеманя, хотя в итоге признал себя вассалом Османской Турции. Но тут уж у него просто не было выхода. В XV веке православная Валахия оказалась яблоком раздора для двух супердержав — Венгрии и Оттоманской Порты. За Венгрией стояло тогда все католичество, предпринявшее очередное наступление на православие, Порта же, борясь за лидерство в исламском мире, претендовала и на лидерство глобальное. Сохранить независимость, воюя на два фронта, не представлялось возможным, однако уступка Венгрии повлекла бы католизацию страны, а Порта в религиозной политике отличалась большей терпимостью. Мирча Старый выбрал меньшее зло, на его, конечно, взгляд. Борьба двух супердержав реализовывалась в смене хозяев валашского трона. Как правило, принц из династии Басараба, претендовавший на трон, уже занятый ставленником одной из держав, получал поддержку (финансовую, военную и т.п.) от ее соперницы. После чего претендент, опираясь на группу недовольных бояр, затевал смуту и, если удача ему сопутствовала, становился господарем.
Отец Влада III — Влад II — захватил престол в 1436 году, свергнув двоюродного брата при поддержке венгерского короля Сигизмунда Люксембурга. Но позже, уступая турецкому давлению, Влад II вынужден возобновить вассальные обязательства валашских господарей и отправить заложниками ко двору султана двух сыновей — Влада и Раду. Венгрия, конечно, тоже усилила давление, и Владу II постоянно приходилось маневрировать, изыскивая компромиссы. Тем не менее, в 1447 году он был убит по приказу регента венгерского королевства легендарного Яноша Хуньяди, а валашский престол занял новый венгерский ставленник. В 1448 году семнадцатилетний Влад предпринял первую попытку захватить престол. Воспользовавшись тем, что войска Хуньяди были разгромлены турками, Влад с турецкой помощью воцарился под именем Влада III. Но — ненадолго: венгерский протеже, собравшись с силами, вернул престол. Он, однако, проявил излишнюю самостоятельность, и в 1456 году Влад III — теперь уже при поддержке Яноша Хуньяди — вновь вступил во владение отцовским наследством. На этот раз Влад III правил, сохраняя верность роду Хуньяди, и даже помог утвердиться на венгерском троне сыну Яноша — Матьяшу. Провенгерская политика пришлась не по нраву Турции, что и обусловило войну, начавшуюся в 1461 году. Влад III сам вторгся на территорию противника, и разгневанный султан Мехмед Завоеватель лично повел войска против взбунтовавшегося вассала. Влад III рассчитывал на помощь двоюродного брата молдавского господаря Стефана Великого и короля Матьяша, однако надежды не оправдались. Родственник не только не пришел на помощь, но еще и попытался захватить валашскую пограничную крепость Килию, а Матьяш Венгерский не счел нужным ввязываться в войну, хоть и получил от папы Римского деньги на новый крестовый поход против турок. Оставшись без союзников, Влад III, тем не менее, продолжал войну, причем даже турки удивлялись его храбрости, жестокости и таланту полководца. Но силы были не равны: валашский господарь потерпел поражение и бежал во владения венгерского короля, бросив разгромленную армию. Новым господарем в 1462 году стал его брат Раду по прозвищу Красивый, а Влада III Матьяш Хуньяди заточил в темницу, инкриминировав бывшему союзнику сговор с турками. Историки спорят о том, насколько обоснованно было обвинение, но, в любом случае, Матьяш сумел оставить у себя папские деньги, избежав под благовидным предлогом нежелательной тогда войны с Турцией. В тюрьме Влад III оставался более десяти лет и получил свободу, лишь перейдя в католичество. Затем он женился на родственнице короля и, заручившись помощью Хуньяди, в 1476 году третий раз вторгся в Валахию. Владу III удалось захватить столицу, но вскоре он погиб в бою, причем обстоятельства его смерти до сих пор толком не выяснены. «Мировую известность» Влад III обрел еще при жизни. Главным образом — благодаря неистовой отваге и столь же неистовой кровожадности, которая даже в мрачную эпоху Позднего Ренессанса казалась паталогической. Он был немыслимо жесток и к врагам, и к союзникам, и к подданным: рубил им головы, сжигал, сдирал кожу, принуждал к людоедству, варил заживо, вспарывал животы, сажал на кол и т.д. и т.п.
В сажании на кол Дракула особенно преуспел. В зависимости от социального статуса приговоренных колы различались по длине, диаметру, цвету, из них составлялись прихотливые геометрические фигуры — нечто вроде «сада пыток», где Влад III любил пировать на досуге, причем трупный смрад и стоны агонизирующих отнюдь не портили его аппетит.
Вот почему в историю Румынии Влад III вошел под прозвищем «Цепеш» (букв. «Насаживатель-на-кол»). Даже в венгерской тюрьме Влад III, согласно древнерусскому «Сказанию о Дракуле воеводе», оставался верен своим пристрастиям: ловил или покупал мышей и птиц, которых пытал, сажал на кол и обезглавливал. Неистовость Влада III (в немецких источниках его называют «wutrich» — «неистовый», «изверг», «лютый»), похоже, изрядно надоела не только врагам, но и подданным — они и убили Цепеша. Согласно версии XV века, Влада III в бою приняли за турка и, окружив, пронзили копьями, о чем, заметив ошибку, весьма сожалели.
Но если все так и было, то почему же Влад III, успев зарубить пятерых нападавших, не успел объяснить остальным, что он — их воевода? И зачем «скорбящие» соотечественники, отрубив голову мертвому господарю, послали ее султану? Кровожадную изощренность валашского воеводы европейцы обычно воспринимали в качестве некоей восточной экзотики, абсолютно неуместной в «цивилизованной» державе. Например, когда Джон Типтофт, граф Уорчестер, вероятно, наслушавшись об эффективных «дракулических» методах во время дипломатической службы при папском дворе, стал сажать на кол линкольнширских мятежников в 1470 году, его самого казнили за поступки — как гласил приговор — «противные законам данной страны». Историки различным образом оценивали роль Влада III. Одни видели в нем национального героя Румынии, защитника от мусульманской экспансии, борца с боярскими злоупотреблениями (К. Джуреску), другие считали Влада III беспринципным тираном, ничем не отличающимся от других государей-«макиавеллистов» Позднего Ренессанса, называли его правителем-«террористом», предтечей Гитлера (Р. Макнелли и Р. Флореску).
Однако, по общему мнению, репутацию вампира-чернокнижника Дракула приобрел лишь в конц е XIX века — благодаря воображению и таланту Брема Стокера (1847-1912), автора знаменитого романа «Дракула» (1897). Действительно, в письменных источниках нет упоминания о чернокнижничестве и вампиризме валашского господаря. Но если принять во внимание специфику этих источников, то выясняется, что фантазии английского романиста были отнюдь не беспочвенными. В XV веке, как, впрочем, и ранее, в Валахии не велись хроники — ни официальные (княжеские), ни монастырские. Сохранились лишь десятки писем самого Дракулы (на латыни и церковнославянском языке), да поздние записи фольклорных преданий о жестоком, ироничном, коварном, но мудром и отважном Цепеше. Что касается иностранных источников, то здесь наиболее значительны немецкие, венгерские, поздневизантийские и русские.
Среди немецких следует выделить десятки печатных памфлетов XV века, повествующих о «садистических» деяниях господаря-изверга, а также аналогичной тематики стихи венского миннезингера М. Бехайма. Точка зрения венгров представлена итальянским гуманистом А. Бонфинио, автором латинской хроники, подвизавшимся при дворе Матьяша Хуньяди. Она мало чем отличалась от немецких текстов — о православном государе, сжигавшем католические монастыри, писали католики. С большей симпатией относятся к Дракуле византийские историки XV века Дука, Критовул, Халкондил, но и они, главным образом, пересказывают истории о свирепых шутках Цепеша. На Руси же было популярно «Сказание о Дракуле воеводе», где основным преступлением Влада III объявлялась измена православию.
Все истории о Дракуле напоминают анекдоты. Вот Дракула, встретив крестьянина в ветхой рубахе и узнав, что жена у него ленива, приказывает отрубить ей руки и посадить на кол: лентяйке руки не нужны — она и так безрукая, а потому и жить ей незачем. Или, например, Влад, взойдя на престол, спросил у бояр, сколько господарей знал каждый из них, и даже самый молодой боярин перечислил семерых; тогда Дракула сказал, что век господарский короток из-за постыдных боярских интриг, а коль так, то и бояре не должны жить дольше, чем их повелители — справедливость господарь восстановил на свой лад, повелев казнить собравшихся. «Анекдотичность» сближает письменные источники с народными преданиями о Цепеше, что неудивительно.
Нерумынские авторы, как правило, тоже основывались на рассказах очевидцев (или выдававших себя за таковых), т.е. на сюжетах, имевших фольклорное бытование, ведь тогда повести о «чужой земле» и воспринимались как легенды. Следовательно, весь корпус «дракулических» текстов — по сути фольклорен, а у фольклора свои законы. Авторитетный исследователь С.Н. Азбелев в связи с этим указывал, что фольклор «очень редко сохраняет точность фактических деталей, но у него есть другое преимущество: эпос может хранить веками без радикальных изменений ту обобщенную оценку сущности события, какая отложилась в сознании широкой общественной среды». Потому сведения о Дракуле надлежит интерпретировать не только в историко-прагматическом аспекте, но — и прежде всего — в мифологическом. Это касается самого имени, точнее прозвища Влада III Дракула. Федор Курицын, предполагаемый автор «Сказания о Дракуле воеводе», характеризуя Влада III, прямо говорит, что «именем Дракула влашеским языком, а нашим — Диавол. Толико зломудръ, яко же по имени его, тако и житие его». Тут русский книжник XV века допускает ошибку, хотя и не принципиальную. По-румынски «дьявол» — это «дракул», а «Дракула» — «сын дьявола». Прозвище «Дракул» получил отец Влада III, однако историки традиционно объясняют, что связь с нечистой силой тут ни при чем.
Отец Дракулы, еще не заняв престол, вступил при дворе Сигизмунда Люксембурга в элитарный Орден Дракона, основанный венгерским королем («по совместительству» — главой Священной Римской империи) для борьбы с неверными, главным образом — турками. Орден этот, его элитарный характер и герб описаны Э. Виндеке, современником и биографом Сигизмунда Люксембурга. Став господарем, Влад II по-прежнему относился к рыцарским обязанностям настолько серьезно, что повелел изобразить дракона — элемент орденской символики — даже на монетах, хотя изображение на монетах считалось сакральным, почему, кстати, фальшивомонетчиков и карали так жестоко. Соответственно, неуемный рыцарь и заработал мрачноватое прозвище: «Дракул» означает по-румынски не только «дьявол», но и «дракон». И все-таки, излагая «эмблематическую» версию, даже её сторонники Р. Флореску и Р. Макнелли оговариваются: возможно, современники понимали прозвище господарей буквально. Смысл орденской символики государь не разъяснял всем и каждому, зато изображение дракона вызывало у многих вполне определенные ассоциации. Опять же, Орден Дракона в качестве орудия борьбы с неверными выглядит довольно странно, а если учесть, что создавался он в эпоху небывалого распространения всякого рода ересей и чернокнижничества, то возникает закономерный вопрос: не поклонялись ли рыцари дракону-дьяволу? Известно ведь, что прадед Сигизмунда Люксембурга — император Генрих VII — был почитаем тамплиерами, а после разгрома храмовников — в тайных организациях, полагавших себя наследниками тамплиеров, сам же Сигизмунд, хоть и слыл ревностным защитником чистоты католичества, возвращал к жизни с помощью мага свою фаворитку графиню Барбару фон Чилли.
Прямых свидетельств того, что Влад II считался колдуном, нет, однако, если прозвище «Дьявол», немыслимое для христианского государя, все же закрепилось (вне зависимости от причин его появления), значит, в народном сознании сложилось соответствующее представление. То же самое можно сказать и о Владе III. Чем бы ни было обусловлено прозвище господаря, оно сохранилось в фольклоре, т.е. информация, в нем заложенная, оставалась актуальной. Имя «Дракула» можно понимать и как «сын человека по прозвищу Дьявол» (Халкокондил именует «Дракулой» и Цепеша, и Раду Красивого — другого сына Влада II), и как «приверженец Дьявола, следующий путями тьмы». Такого рода указания вовсе не обязательно относятся к области морали, чаще всего имеется в виду связь с не чистой силой. Не случайно замок Дракулы местные крестьяне, о романе Стокера не слыхавшие, даже в ХХ веке считали местом нечистым.
Примечательно и то, что многие «дракулические» предания повествуют о кладах, спрятанных валашским господарем, который непременно убивал ни в чем не повинных свидетелей, а подобные эпизоды характерны для легенд о колдунах и разбойниках. Клад не эквивалент банка, а ценность золотых монет и украшений опредляется не только их реальной стоимостью. Это, как указывает В.Я. Пропп, «утратившие свою магическую функцию предметы из потустороннего мира, дающие долголетие и бессмертие». В русском «Сказании о Дракуле воеводе» все прямо названо своими именами: жестокий властитель приказал мастерам изготовить специальные бочки, сложить туда золото и опустить на дно реки, после чего Дракула «мастеровъ тех посеща повеле, да никто ж увесть съделанного имъ окаанства, токмо тезоимениты ему диаволъ». Автор как бы расшифровывает миф, подчеркивая, что валашский господарь не просто тезка дьявола, но и действует словно колдун, по определению с дьяволом связанный. В контексте «колдовства» Дракулы стоит вспомнить об уже упоминавшемся нападении молдавского господаря Стефана Великого на крепость своего кузена Влада III. При осаде Стефан был ранен стрелой, тяжело заболел и отступил. Рана не заживала сорок лет, а врачи, выписанные из Италии и Германии, по таинственным причинам ко двору господаря добраться не могли, и в результате причиной смерти Стефана стала именно валашская стрела. История, по меткому замечанию исследователей, «дракулескная», т.е. анекдотически-загадочная, колдовская. Прямых свидетельств вампиризма Дракулы тоже нет, но зато есть немало косвенных. Так, в ирони-комической поэме Й. Будай-Деляну «Цыганиада» (опубликованной после смерти автора в 1875-1876 гг.) Дракула, возглавив армию цыган, борется с турками, злокозненными боярами и — вампирами.
Известно, что Будай-Деляну использовал в поэме фольклорные сюжеты, потому указания на связь Дракулы с цыганами и вампирами особенно важны. Цыгане издревле считались народом мистическим, народом гадалок и колдунов, а в том, что будай-деляновский Дракула не вампир, но противник вампиров, ничего удивительного нет: обычный для мифологического сознания сюжет -«перевертыш» — герой сражается с собственной ипостасью. Соответствующие намеки нетрудно найти и в описании гибели Дракулы. Разумеется, есть основания предполагать, что воины Влада III обратили копья против господаря по сообржениям страха и мести или ради турецкой награды, а голову отрубили, дабы по слать султану и тем самым выслужиться или наглядно подтвердить выполнение «заказа» — голова Цепеша была выставлена в Стамбуле на всеобщее обозрение. Но при всем том воины Дракулы действовали именно так, как обычай предписывал поступать с вампирами: тело кровопийцы надлежало пробить острым оружием, а голову — непременно отделить от туловища. С этой точки зрения характерна также история могилы Дракулы. Влад III был похоронен недалеко от места гибели — в православном Снаговом монастыре, которому его род покровительствовал. Кстати, согласно местному преданию, на территории монастыря располагалась пыточная тюрьма Цепеша. В 1930-е гг. археологи провели официальное вскрытие могилы, но нашли там только следы осквернения — мусор и ослиные кости. Зато неподалеку обнаружилась идентичная по размерам безымянная могила, где лежали скелет без черепа и остатки одеяния, подобающего валашскому господарю. Интересно, что первый раз Дракулу похоронили напротив алтаря, а второй — под каменными плитами пола, похоже, с той целью, чтобы входящие попирали прах Цепеша. По мне нию исследователей, осквернили могилу и «перезахоронили» Дракулу монахи Снагова монастыря, причем сделали это на рубеже XVIII-XIX веков — как раз тогда, когда Й. Будай-Деляну и писал «Цыганиаду». Не исключено, что, почитая Цепеша — национального героя, соотечественники не забывали о другом его лике — Дракуле, кровопийце и чернокнижнике. Впрочем, если б не было мифологически-фольклорных указаний на вампиризм Цепеша, все равно было бы правомерно соотнести имя Дракулы с легендами об упырях. У румын существует поверье: православный, отрекшийся от своей веры (чаще всего принявший католичество), непременно становится вампиром, переход же в католичество Влада III, некогда грабившего католические монастыри, безусловно, стал весьма впечатляющим событием для его подданных-единоверцев. Вполне вероятно, возникновение этого верования обусловлено механизмом своеобразной «компенсации»: переходя в католичество, православный, хотя и сохранял право на причащение Телом Христовым, отказывался от причастия Кровью, поскольку у католиков двойное причастие — привилегия клира. Соответственно, вероотступник должен был стремиться компенсировать «ущерб», а коль скоро измена вере не обходится без дьявольского вмешательства, то и способ «компенсации» выбирается по дьявольской подсказке. Кстати, логика «компенсации» провоцирует и ныне появление «хоррорных» сюжетов о вегетарианцах-убийцах, палачах-активистах «Общества защиты животных» и т.п. В XV веке тема вероотступничества особенно актуальна: это эпоха наиболее интенсивной католической экспансии, что уже отмечалось выше. Именно тогда гуситы воевали со всем католическим рыцарством, отстаивая «право Чаши» (т.е. право причащаться Кровью Христовой, будучи католиками-мирянами), за что их и прозвали «чашниками». Борьбу с «чашниками» возглавил император Сигизмунд Люксембург, и как раз тогда, когда отец Дракулы стал «рыцарем Дракона», главным противником Ордена были не турки, а мятежники-гуситы.
Современники вполне могли видеть в Дракуле упыря, однако следует учитывать, что их представление о вампирах существенно отличалось от нынешнего, сложившегося благодаря литературе «ужасов» и кинематографу и восходящего к романтичской и неороманти ческой литературе, а также к преданиям XVII-XVIII веков. В XV веке упыря считали не разносчиком вампирической «эпидемии» (который, в свою очередь, был ранее заражен другим вампиром), но колдуном, чернокнижником, обязательно заключившим союз с дьяволом ради благ мирских. Такому колдуну-вампиру кровь нужна еще и для совершения магических обрядов. К примеру, современник Дракулы знаменитый Жиль де Ре, маршал Франции, вошедший в историю изуверскими казнями и пытками, подозревался в колдовстве: предполагалось, что он, будучи магом, использовал кровь и внутренности жертв. Не исключено, что и «кровавые гекатомбы» Влада III воспринимались аналогично — колдуну-вероотступнику тем более полагалось быть изощренно жестоким, сладострастно экспериментировать с человеческим телом и кровью. Любопытная параллель есть и в русской литературе: колдун-оборотень из повести Н.В. Гоголя «Страшная месть» — вероотступник, причем именно перешедший в католичество, и он хранит в земле несметные сокровища. Итак, в основе стокеровской версии Дракулы-вампира — опора на реконструкцию мифа и реальные исторические документы. Практически каждой черте, приписанной Дракуле, можно найти то или иное обоснование, мотивировку. Вот, например, называет Стокер своего героя «берсерком», объясняя это — не вполне убедительно с исторической точки зрения — родством Дракулы со скандинавскими витязями, известными беззаветной отвагой.
Но, с другой стороны, здесь легко увидеть переосмысление эпитета «wutrich», который в немецких источниках используется как по отношению к Дракуле, так и для характеристики «лютой» храбрости берсерков. Образы же Дракулы-предводителя отряда цыган, Дракулы, ведающего тайны древних кладов, Дракулы-упыря и чернокнижника — не просто вымысел, но результат синтеза интуиции ученого и фантазии литератора.
1. Cведения о жизни Дракулы суммированы в монографии: Florescu R., McNally R. Dracula: A Biography of Vlad the Impaler, 1431-1476. N.Y., 1973.
2. Напр., Р. Флореску и Р. Макнелли полагают письмо Дракулы венгерской подделкой (Op.cit. P.108), в то время как Ф. Бабингер — подлинным документом (Babinger F. Mehmed der Eroberer und seine Zeit. Munchen, 1953. S.223).
3. Цит. по изд.: Сказание о Дракуле воеводе// Памятники литературы Древней Руси: Вторая половина XV века. М., 1982. С.564. См. монографическое исследование: Повесть о Дракуле/ Изд., подгот. текста Я.С. Лурье. М.; Л., 1964; а также из новейших работ: Лурье Я.С. Русские современники Возрождения. Л., 1988.
4. Вeheim M. Von ainem wutrich Trakle waida von der Walachei//Beheim M.Die Gedichte. Berlin, 1968. V.1.
5. Florescu R., Mcnally R. Op.cit. P.4.
6. Ibid. P.215-217.
7. Beheim M. Op.cit., стихи 211-216.
8. Сказание о Дракуле воеводе… С.560.
9. Beheim M. Op.cit., стихи 459-476.
10. Азбелев С.Н. Историзм былин и специфика фольклора. Л., 1982. С.36.
11. Сказание о Дракуле воеводе… С.554.
12. Florescu R., McNally R. Op.cit. P.9-10.
13. Windecke E. Leben Konig Sigmunds. Lpz., 1886. S.105 (гл.136).
14. Ambelain R. Le vampirism. P., 1977. P.29.
15. См. греческий текст в изд.: Laonic Chalcocondil. Expuneri istorice. Bucuresti, 1958 (516,13).
16. Florescu R., McNally R. In Search of Dracula: А True History of Dracula and Vampire Legends. L., 1979. P.102.
17. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986. С.297.
18. Сказание о Дракуле воеводе… С.562.
19. Florescu R., McNally R. Dracula… P.200.
20. Budai-Deleanu I. Tiganiada. Bucuresti, 1967 (V, 74-77).
21. Ambelain R. Op.cit. P.217-221.
22. Florescu R., McNally R. Dracula… P.125-127.
23. Florescu R., McNally R. In Search of Dracula… P.150.
24. Windecke E. Op.cit. S.96 (гл.111-112).
25. См. обзор исторических сведений о вампирах в изд.: Summers M. The Vampire: His Kith and Kin. N.Y., 1960; Ambelain R. Op.cit.
26. Ср. рассказ А. Калмета о священнике, который совершал все образцовые грехи — сожительствовал с «воображаемой женой», во время литургии не произносил нужных слов, «для какого-то безбожного употребления сосал кровь детей» (Калмет А. О явлениях духов. М., 1866. Т.2).
Опубликовано: «ЛО», № 3, 1995. (с) М. Одесский