" ... то жрали её гусеницами танки, с грохотом и хрипом тащившие за собой перегруженные лафеты, обдавая чувством женой соляры, покрошенных зубов и хлюпающей мясорубки вечную дорожную пыль.
ДОРОГА, пересытившаяся своим предназначением, вмещавшая в себя один цвет и все запахи уже без интереса подставляла свой упругий панцирь тысячам колес ежечасно рессоревшим в одном направлении. Память её давно была сыта событиями и пустотой, её больше ничего не занимало. Новые, картонные образы, настырными толчками, пытающееся влезть во внутрь окаменевшего сознания, смешили её распухший как дохлая кляча мозг, и наполняли одним чувством, таким жгучим и приятно болезненным, что со временем ей стало казаться, что оно единственное - это забыть или не помнить, или же заменить нечто внутри и снаружи её изогнутого тела, это нечто, что люди привыкли называть память..."
"... лопата глухо, с раздраженным поцарапыванием, ударила о камень. Игнат почувствовал ссади, как будто прикосновение, но существа неживого, растертый ветром по его спине взгляд, невидимые щупальца, вплетённые в лучи солнца, которое уже заходило, вернее , со злостью, отталкиваясь от облаков, бежало за горизонт. Что бы быстрее кончилась пытка - видеть все это! Как будто, даже ему, солнцу, стало невыносимо страшно. Игнат ощущал каждой клеткой волны холодного воздуха, он узнал его по устойчивому привкусу пепла чумных пандемий, по запаху расчлененному на миллион составляющих - воск, цветы, гипс, листья, ладан, кровь и в то же время единому до почти ощутимой твердости, его ни с чем не спутаешь, ни когда - это она - ДОРОГА. Привычная до неузнаваемости, он видел её сотни тысяч раз, за эти тридцать лет, разговаривал с ней, чувствовал её, думал о ней, любил и ненавидел, но всегда боялся. (Боялся как ребенок боится шевелящийся тени на потолке, как юноша боится первого свидания, как старец смерти).
Но всегда в миг, когда казалось бы все уже понято и сказано, она поворачивалась новой гранью, которая переворачивала все и вся, как новый параметр в уже решенном уравнении, являя собой имплантированный в живое ответ на еще не созданный вопрос."
"Брызгая крошками гранита, Борис вытаптывал зубилом в гранитной плите, цвета фарша, память о своем друге. С нежностью, гладя уже проявившиеся буквы, он настойчиво повторял ту фразу Игната. Да, именно она должна быть здесь, именно она. День уходил. Солнце, сжавшись у горизонта в кровавую кляксу, жалило землю последними лучами. Борис снял очки, чтобы вытереть соленую воду сочившуюся у него из глаз, достал пачку папирос, руки не слушались, закурить не удавалось. Он постоял в нерешительности, в каком-то зябко-оскомном состоянии, ещё минуту, резко наклонился, сделал два последних удара и с испугом отбросил в сторону заостренный кусок железа. Кончено.
Камень изменился, он как будто впитал в себя новое свойство, вместил новое своё назначение - быть камнем надгробным, стать единственной гранью человека ушедшего, его пограничным столбом, его окном выходящим на сторону неба и его якорем земли.
Солнце уже растаяло, но последний луч все-таки вырвал из тьмы, красной пляской на шлифованной плоскости, глубоко впившиеся слова - "Мертвы иллюзии, а ты свободен".
Борис медленно лег между могилами, он с трудом оторвал взгляд от камня и устремил его туда в быстро чернеющую мглу сверху, в которой в данный момент не осталось ничего от привычного людям названия - небо. Эта, тугая субстанция, раскрашенная безумцем во все оттенки серой паранойи, медленно вращалась в ржавой мясорубке простуженного ветра. Борис долго всматривался в это хаотичное действо, он искал, он ждал, хоть какого-нибудь изменения, знака, порыва, символа принятия его дани другу.
Тщетно. Суспензия газов на границе космоса, безучастно выдавливала из себя грубый балет испарившейся воды.
Борис почувствовал невероятную пустоту. Она огромная и внятная как боль, захлестнула своей ртутью всё, оставляя шрамы своего присутствия в каждой клетке организма, в каждом нейроне мозга, потроша и пугая самые тайные порывы души. Пустота пожирала все. В её голодной, огромной пасти, беззвучно исчезали образы прошлого и настоящего, разноцветные мысли и изменчивые ценности. и в момент когда больше ничего не осталось , она, жадно чавкая, поглотила саму себя...
Я так давно не видел чистых снов
Ни явных, белоснежных откровений,
Не говорил давно я нежных слов
И о любви не пел мой черствый гений.
Я так давно не чувствовал, не жил
Не знал, куда ведет тропа слепая,
И кто я был, и кем я был
В пылу терзаний позабыл
И осознал, что жизнь моя пустая.
Но ты взошла, ты появилась вдруг,
Как солнце постигает мирозданье
Ты ни жена, любовница, ни друг
Ты лишь цветок,
проникший сквозь сознанье.
И в поднебесной глади чистых слез,
Увидел я души твоей свеченье
В потоке ароматном юных грез
Почувствовал любви прикосновенье.
Я благодарен гению небес
За этот дар, за это откровенье,
И за мечту, чей полноценный вес,
Нам не отдать за разум и сомненья.
Алимов Андрей
Алма-Ата
***