О писателе Тургеневе, как о знатоке музыки

Великий русский писатель Иван Сергеевич Тургенев был тонким знатоком и ценителем музыки. Но если о Тургеневе-писателе написаны десятки и сотни книг, статей, исследований, то почти нет специальных работ, посвященных роли музыки в его жизни и творчестве. Узнать об этом мы можем из многих источников — из сочинений и переписки самого Тургенева, из воспоминаний его современников. Примечательны в этом смысле странички дневника дальней родственницы писателя — Ф. Н. Тургеневой, дочери декабриста Н. И. Тургенева, в доме которого Иван Сергеевич часто бывал. Вот некоторые из записей, сделанных ею в 1872 году: «И. Тургенев говорит о своем волнении, когда он слушал «Ифигению в Тавриде» (речь идет об опере Глюка) утром на репетиции: «Во всей музыке нет ничего более прекрасного — я это всегда утверждал и стою на этом. Это так прекрасно — несчастная Ифигения - все женщины подхватывают хором ту же ноту — впечатление потрясающее. Я был уничтожен, потрясен... — этот хор в «Ифигении», видите ли, вы не можете себе представить, что это такое. Это великолепно, я даже не могу думать об этом без волнения. Это божественно!..»

Дальше она записывает такие слова Тургенева: «Музыкальные впечатления я всегда ставил на первое место (в ряду впечатлений от произведений искусств) — для меня так: впечатления музыкальные, потом литературные, потом живопись».

Крупный «историк литературы Л. Н. Майков (брат известного поэта) приводит высказывание Тургенева: «Музыку я люблю, люблю ее весьма давно... мелодия Моцарта льется для меня совершенно естественно, так, «как льется какой-нибудь прекрасный ручей «или источник».

Композитор С. И. Танеев также упоминает в своем письме к друзьям о характерном признании писателя: «Редко что меня может заставить заплакать. Еще иногда стихи Пушкина меня до слез тронут, — а от музыки часто плачу».

Таких примеров можно было бы привести очень много. Высказывания самого Тургенева в его письмах говорят о том, что его способность понимать и чувствовать музыку далеко выходила за рамки модного увлечения салонным музицированием. Музыка была для него необходимостью, а не развлечением, высоким утонченным наслаждением, она всегда владела его душой и мыслями. Так, будучи выслан в 1852 году в Спасское-Лутовиново, Тургенев находил большое утешение в музыкальных вечерах: жена управляющего имением Н. Н. Тютчева была одаренной пианисткой и часто играла для Тургенева. Осенью 1853 года он писал в Петербург С. А. Миллер, будущей жене А. К. Толстого:

«Я теперь подвергаюсь еще одному лишению — жена г-на Тютчева, который жил у меня, очень хорошо играла на фортепианах — в ней было много музыкального чувства — вместе с своей сестрой она разыгрывала в четыре руки Бетховена, Моцарта, Мендельсона, Глука, Гайдна, — теперь это все прекратилось. Я составлял обыкновенно программы наших маленьких концертов — и могу сказать, что они выходили «иногда очень удачны... для меня — музыкальные наслаждения выше всех других».

Выше всех других! А в письме к Полине Виардо, посланном то-же из Спасского, Иван Сергеевич сетует: «Чего мне особенно здесь не хватает, это — музыки. Вот уже шесть месяцев, как я совершенно лишен ее. Госпожа Тютчева, по-видимому, хочет ее забросить; вчера мне стоило невероятного труда усадить ее за фортепиано. Я просил ее сыграть финал из «Дон-Жуана»... Никто здесь не ощущает музыкального голода, который меня терзает».

Тургенев вел очень большую переписку, и даже при беглом ознакомлении с ней поражает то внимание, которое он уделяет музыкальным впечатлениям, критическому разбору концертов и музыкальных спектаклей. Высказывания писателя — даже те, которые кажутся спорными, — обнаруживают в их авторе незаурядного знатока музыка. Приведем как пример отрывок из первой музыкально-критической статьи Тургенева «Несколько слов об опере «Мейербера «Пророк». Рецензия эта, написанная в форме письма к А. А. Краевскому, издателю «Отечественных записок», была напечатана в этом журнале в феврале 1850 года. Тургенев делает тщательный разбор «Пророка», определяет его место в творчестве композитора.

«Музыка «Пророка»... достойна творца «Роберта» (имеется в виду опера «Роберт-Дьявол») и «Гугенотов»... — пишет Тургенев. — Правда, в богатстве, свежести и разнообразии мелодий «Пророк» не может равняться с «Робертом»; в потрясающей силе драматического выражения он «не достигает «Гугенотов», которых я считаю лучшим произведением Мейербера; но он весь ровнее, выдержаннее; на нем лежит печать строгого и ясного величия. Это произведение человека уже не молодого, даже стареющего, но человека, вполне овладевшего всем богатством собственного таланта». Говоря об инструментовке оперы, Тургенев замечает, что она «необыкновенно богата, отделана с любовью до малейших подробностей она нисколько не шумна; в ней много нового (между прочим, особенно счастливо употребление басового кларнета)...»

Далее Тургенев останавливается на недостатках оперы Мейербера, но тут же добавляет, что «…это нисколько не уменьшает ни его достоинств, ни его оригинальности... что самые ожесточенные противники его таланта... не могут отказать ему в необыкновенном знании сцены и глубоком чувстве драматического эффекта; и что, наконец, место, завоеванное им в истории музыки, останется за ним. Влияние Мейербера на современников несомненно».

Обратим внимание на то, как смело и легко говорит Тургенев о творчестве композитора, как уверенно судит о такой, казалось бы специфической области музыки, как оркестровка. Даже этой короткой выдержки из рецензии достаточно, чтобы убедиться в глубоком понимании Тургеневым музыки, умении произвести точный ее анализ.

Пожалуй, здесь-то и кроется самое удивительное. Невероятно звучит, но этот страстно любивший и понимавший музыку человек в отличие от многих своих сверстников, не получил никакого музыкального образования; более того, его даже не обучали в детстве игре на фортепиано или каком-либо другом музыкальном инструменте. Это странно, странно потому хотя бы, что в ту эпоху дети дворян и даже сколько-нибудь состоятельных городских обывателей обязательно получали домашнее музыкальное воспитание. И все же детские воспоминания Тургенева были связаны с музыкой — народным пением, плясками крепостных крестьян, которые пели и играли по приказанию его матери, любившей их слушать. Может быть, именно тогда в Спасском, в душе ребенка зародилась огромная тяга к музыке перешедшая со временем в неодолимую потребность.

Мы не знаем, как сложилась бы творческая судьба Ивана Сергеевича, если бы его необыкновенный дар чувствовать и понимать музыку получил полное развитие с детских лет. Во всяком случае, Тургенев не раз горько сетовал на свое неумение спеть какой-либо интересовавший его романс, на невозможность сыграть на фортепиано понравившуюся пьесу. «К несчастью, моя правая рука не играет достаточно хорошо на пианино для того, чтобы дать мне хотя бы некоторое понятие о мелодии...» — с грустью пишет он в одном из писем.

Как же сумел Тургенев в сравнительно короткий срок стать знатоком и тонким ценителем музыки? Ответ на это нужно искать не только в его настоятельном желании познать музыку, но и в окружавшей его среде, в тех людях, с которыми писатель сблизился еще в годы своей молодости.

Еще будучи студентом Петербургского университета, Тургенев приобщился к музыкальной жизни тогдашней столицы. Оперы, концерты, вечера с участием отечественных и иностранных знаменитостей — все это было новым, интересным и желанным для молодого Тургенева. Он увлекался операми Россини, Мейербера, Глюка, и любовь к музыке этих композиторов сохранилась у него навсегда. Так, в упоминаемом уже письме к С. А. Миллер Тургенев писал из Спасского:

«Хорошо ли Вы знаете Глука? Помните его арию из «Ифигении»... Рекомендую Вам также мало известную сцену из «Армиды» — между Армидой и богиней ненависти, к которой она приходит, чтобы искоренить из сердца свою любовь к Ринальду. Это одна из самых удивительных вещей, которые я только слышал.

Хотя в годы студенчества Тургенев восторженно упивался новыми для него музыкальными впечатлениями, однако он не был еще в силах понимать музыку, разбираться в ней. Сошлемся на факты неприятия им музыки некоторых талантливых композиторов — его современников, в том числе оперы Глинки «Жизнь за царя» («Иван Сусанин»), чему немало, конечно, способствовало «верноподданническое» либретто барона Розена. Ныне опера Глинки ставится с новым либретто С. Городецкого, усилившего в соответствии с замыслом автора героико-патриотические народные мотивы сочинения.

Нужно сказать, что и в дальнейшем, на протяжении всей своей жизни Тургенев был страстен в выражении своих музыкальных симпатий и антипатий. Яростно, почти с юношеской запальчивостью спорил он о музыке со многими (в том числе и с самим Стасовым!); причем в его речах имели место и преувеличения в оценках. Впрочем, всегда они бывали искренними, никогда — рассудочно-холодными.

Фотопротрет (дагеротип) Ивана Тургенева, Париж, середина 19 века...

Взгляды и вкусы писателя, однако, со временем менялись. Позже Тургенев не только высоко оценил музыку Глинки, но и стал деятельно пропагандировать ее в России и за границей. Так, после смерти Глинки Тургенев писал композитору В. Кашперову в Россию: «...пришло горестное известие о смерти Глинки... очень и очень жаль его, особенно когда подумаешь, как много мог этот человек сделать — и как мало оставил после себя. И за это малое будем ему благодарны. Имя его не забудется в истории русской музыки — и, если суждено ей когда-нибудь развиться,— от него поведет она свое начало».

Письмо это написано в 1857 году и говорит уже о большой музыкальной зрелости его автора. А в 1863 году из Парижа Иван Сергеевич пишет своей знакомой В. Я. Карташевской: «Я должен принести Вам искреннее спасибо за высылку глинкинской музыки, которая, может быть, будет со временем представлена на суд здешней публики» (речь идет о клавире оперы «Жизнь за царя» и партитуре «Камаринской»). В дальнейшем Тургенев неустанно пропагандирует русскую музыку за границей, состоит в постоянной переписке с деятелями музыкальных издательств и частными лицами, которые высылают ему произведения выдающихся русских композиторов.

Тургеневу свойственны были увлечения тем или другим композитором на более или менее продолжительный срок. Но возникшее однажды в Берлине преклонение перед Бетховеном и Моцартом он сохранил навсегда. Он считал, что «их произведения бессмертны», что народная... музыка перешла к ним в плоть и кровь, оживотворила их и «потонула в них...». Он мог без конца слушать «произведения Бетховена, его потрясала «Аппассионата», он восхищался «Фиделио», «Кориоланом» и «Эгмонтом». Не менее дороги были ему и сочинения Моцарта. Мелодичность, отточенность, изящество, драматическая глубина его музыки восхищали Тургенева. В романе «Отцы и дети» мы находим такое описание сонаты-фантазии до минор Моцарта:

«В особенности поразила последняя часть сонаты, та часть, в которой, посреди пленительной веселости беспечного напева, внезапно возникают порывы такой горестной, почти трагической скорби...» А вот несколько строк из повести «Несчастная», где автор-рассказчик взволнованно говорит о необычайно сильном воздействии на него «Аппассионаты» Бетховена: «...С самых первых тактов стремительно-страстного Alleqro начала сонаты, я почувствовал то оцепенение, тот холод и сладкий ужас восторга, которые мгновенно охватывают душу, когда в нее неожиданным налетом вторгается красота...»

У писателя был необыкновенный дар рассказывать музыку. Пожалуй, самым ярким примером этого может служить широко из известный рассказ «Певцы», где весь сложный и тонкий процесс исполнения русской протяжной песни передан с огромной силой выразительности. Трудно без глубокого волнения читать эти поистине гениальные строки, вдохновенные, как сама музыка.

В романе «Дворянское гнездо» Тургенев находит возвышенные, но простые слова для описания ночной импровизации старого музыканта Лемма. Лаврецкий слышит эту музыку сразу же после объяснения с Лизой, он переполнен счастьем, и писатель несколькими штрихами создает удивительно поэтическую обстановку для этой сцены.

Потрясенному Лаврецкому вдруг «...почудилось, что в воздухе над его головою, разлились какие-то дивные, торжествующие звуки; он остановился: звуки загремели еще великолепнее; певучим, сильным потоком струились они — и в них, казалось, говорило и пело все его счастье, сладкая, страстная мелодия с первого звука охватывала сердце: она вся сияла, вся томилась вдохновеньем, счастьем, красотою; она росла и таяла; она касалась всего, что есть на земле дорогого, тайной святого: она дышала бессмертной грустью и уходила умирать в небесах. Лаврецкий выпрямился и стоял, похолоделый и бледный от восторга. Эти звуки так и впивались в его душу, только что потрясенную счастьем любви; они сами пылали любовью».

В творчестве Тургенева мы не раз встречаемся с его редким искусством передавать словами музыкальные впечатления, во многих его произведениях музыка необычайно усиливает характеристику персонажа. Связанные с музыкой эпизоды в произведениях Тургенева никогда не оставляют нас равнодушными, потому что написаны он трепетно, горячо, убежденно, а иногда и метко, иронично, зло.

Но вернемся к сороковым годам, сыгравшим такую большую роль в жизни Тургенева и в его музыкальном развитии.

В октябре 1843 года произошло значительное событие в театральной и музыкальной жизни Петербурга, связанное с приездом оперной итальянской труппы. Вместе со знаменитостями выступала и Полина Виардо-Гарсиа, мало известная в России певица.

Она дебютировала в «Севильском цирюльнике», в партии Розины. Холодную петербургскую публику трудно было узнать. «...Никто не владел собою; восторг уже не мог вместиться в огромной массе людей, жадно ловивших каждый звук, каждое дыхание этой волшебницы...» — пишет в своих воспоминаниях один из слушателей. Вполне понятно, что восприимчивый ко всему прекрасному в искусстве, впечатлительный Тургенев был покорен талантом и обаянием молодой певицы. Они познакомились в ноябре того же года, и очень скоро знакомство это перешло в дружбу и любовь. А в 1847 году Тургенев едет в Париж.

Полина Виардо действительно была исключительно одаренно артисткой и человеком. Сохранилось много воспоминаний выдающихся людей литературы и искусства об этой удивительной женщине, наделенной не только блестящим талантом певицы и артистки, но и умом, обаянием.

Виардо была большой поклонницей итальянской музыки, но на протяжении всей своей жизни она живо интересовалась и русской музыкой, и в этом была немалая заслуга Тургенева.

В доме Виардо Тургенев сблизила с Шарлем Гуно. В это врем Гуно заканчивал свою первую оперу — «Сафо» (партия героини была специально написана для Виардо, как это сделал и Мейербер, создавший роль Фидес в «Пророке» в расчете на данные этой выдающейся певицы).

Одной из характерных черт Тургенева была самостоятельность суждений о музыке, его способность смело противопоставлять свое мнение мнению большинства. В 1875 году он писал своему приятелю немецкому художнику и журналисту Л. Пичу:

«... Большая утрата — смерть молодого французского композитор; Бизе. Если где-нибудь в Германии поставят его «Кармен» — обязательно послушайте. Это самое оригинальное, что появилось во Франции со времени «Фауста» Гуно».

Вспомним, что этот отзыв резко отличался от мнения тогдашней привилегированной публики.

Чрезвычайно высоко ценил Тургенев и талант П. И. Чайковского. В ноябре 1878 года он пишет Л. Н. Толстому: «Евгений Онегин» Чайковского прибыл сюда в фортепианной партитуре Г-жа Виардо начала разбирать эту вещь по вечерам. Несомненно замечательная музыка... Имя Чайковского здесь очень выросло после русских концертов в Трокадеро...»

Художник А. Боголюбов, внук Радищева, живший долгие годы в Париже, рассказывает в своих воспоминаниях о доме Виардо как центре музыкальной жизни, подчеркивая ту роль, которую сыграл этом великий русский писатель.

В начале шестидесятых годов Виардо, а вслед за нею и Тургенев переехали в Баден-Баден. К этому времени артистка оставила сцену и занялась педагогической деятельностью. Кроме того, она продолжала устраивать «музыкальные четверги», привлекавшие многочисленных поклонников и знатоков музыки. Здесь можно было увидеть Брамса, Вагнера, Листа. Флобера, А. Рубинштейна, Патти и многих других знаменитостей. На этих вечерах обычно выступали и ученицы Виардо (из воспоминаний которых мы узнаем, что Тургенев часто присутствовал на уроках Виардо: ему это доставляло большем удовольствие).

С годами, проведенными в Баден-Бадене, связан еще один своеобразный эпизод в истории музыкальных интересов Тургенева: 1867-1869 годах он пишет на французском языке несколько либретто для оперетт, музыку к которым создает Виардо («Людоед», «Слишком много женщин», «Последний колдун», «Зеркало»). Руководила постановками этих оперетт с помощью Тургенева сама Виардо. Исполнителями были ее ученицы и дети; в некоторых спектаклях принимал участие и сам Иван Сергеевич, исполнявший главные мужские роли. Живой рассказ об этих веселых представлениях, которые пользовались огромным успехом среди избранного общества Баден-Бадена, оставил в своих воспоминаниях Поль Виардо, бывший тогда еще мальчиком:

«Моя мать, у которой был целый питомник учениц разных национальностей, приучала их к публике, заставляя петь иногда, и этот рой молодых девушек, веселых и большею частью красивых, придавал нашим собраниям обаяние молодости и свежести. Для этих-то учениц моя мать в своей неустанной деятельности сочинила несколько оперетт на тексты, написанные Тургеневым... Эти представления долгое время давались в вилле Тургенева, более удобной, чем наша... Из актеров мужского персонала нас было только двое: Тургенев и я... Остальные роли поручались моим сестрам и вышеупомянутой международной труппе будущих артисток: некоторые из них сделались впоследствии известными певицами. Какие были веселые репетиции. Какие взрывы хохота всей этой молодежи, когда я первый раз пробовал мою арию с руладами!»

Особенный успех выпал на долю «Последнего колдуна». В 1869 году эта оперетта была поставлена на сцене Веймарского театра, а затем состоялось ее представление в театре Карлсруэ (сохранились также сведения еще об одной постановке ее — в 1871 году в Риге). Любопытный отзыв об этом спектакле сохранился в прессе: «...г-н Тургенев, этот вдохновенный поэт, воплотивший замысел оперетты в поэтическом слове, сегодня превратился в режиссера, актера и — певца (!) и очаровательным юмором царил среди свежей, прелестной молодежи».

Не преувеличивая художественной ценности этих оперетт (все они довольно наивны и незамысловаты), мы можем убедиться, чир Тургенев проявил в своих либретто большую изобретательность и изящество слога. Недаром оперетты вызвали живой интерес у признанных ценителей музыки. Так, Клара Шуман слушала некоторые из оперетт Виардо — Тургенева по нескольку раз; Брамс дирижировал одним из представлений; Листу очень нравился «Последний колдун» и он намеревался оркестровать его для постановки в Веймаре. Лишь случайное обстоятельство помешало ему осуществить это намерение.

Музыка неотъемлемой частью входила в жизнь писателя. Она давала ему минуты высокого наслаждения, и, когда мы читаем посвященные ей тургеневские строки, это чувство неизменно находит отклик в наших сердцах.

- Охота на "Лешего" (статья по теме)

В. Дубовиков
«Музыкальная жизнь» №21 1968 год

***