Эхо Тиамат
Прислано Pretich October 29 2014 03:59:02

Эхо Тиамат

 

краткие эссе, притчи, дидактические рассказы

 

 

• Эхо Тиамат

Археоптерикс, возомнивший себя белоснежным альбатросом, Котлеты по-пингвиньи, Умопомрачения Стиховода, Деепричастие клоунов, Из воспоминаний о поэте А.А.

Пинг-Вин (Пингвин зазнайка, Пингвин с характером). Из биографии Заратустры

Зайчатник-крольчатник. Мур-вей

 

Эхо Тиамат - обложка книги

 

 

«Эхо Тиамат»

 

1

 

Праматерь Тиамат в бессильной ярости грызла зубами стены своего каменного дворца. Кругом царила её тьма.

- В Мире воцаряется порядок и равновесие! В Мире всё становится Миром и Светом!

Так рычала она, глядя на Мир созданный ею, Мир который действительно приобретал черты Мира. Появилось что-то помимо её воли, значит по воле иных! Так рычала она свирепо и горько плакала слезами, налитыми ядом.

 

- Где мой Мумму? Где он?! - вопрошала она Кингу.

 

Но Кингу молчал, боясь её гнева. Молчал не знающий страха и боли, знающий лишь злобу, молчал Кингу, ибо любимый сын Тиамат, ужасающий Мумму давно разрублен на части и разбросан по всему Миру и части его уже положили начало стихиям. Боги сделали это! Это они ненавидят хаос, это они собирают хаос вселенной в единое целое и делят целое на чётко взвешенное, гармоничное многообразие.

 

«Боги не отличаются верностью!» - это знал коварный Кингу. Тогда зачем им этот порядок?! Зачем им что-то определённое, надёжное, верное?! Тиамат одна, их много. Она создала Мир - Мир тьмы - единственный Мир и во тьме этого Мира хаос. Только он. Во тьме всегда хаос.

 

Тиамат и Кингу - иллюстрацииБоги... Каждый из них пытается стать... чем-то таким... большим... Для того они Светом разрушают могущество тьмы!

 

Самый кровожадный, самый жестокий, самый неумолимый, самый-самый Кингу! Вот кого взяла себе в супруги Тиамат. Вручила ему судьбы вселенной.

 

- Ты должен убить богов - вот тебе меч всесильной Смерти. Ты должен уничтожить порядок - вот тебе всесильная Власть. Ты должен уничтожить Время - вот тебе скрижали судеб и предвиденье Будущего. Ты должен...

 

Но не успела Тиамат договорить, как из озарённой светилами части вселенной послышался грозный крик вызывающий её, Тиамат, из дворца.

 

- Что это за ничтожество смеет входить не прошенным? - вскричала Тиамат и из уст её вырвались проклятия.

 

- Иди, мой могущественный супруг, уничтожь это ничтожество! Залей вселенную чёрной водой! - в злобе вопила она.

 

2

 

- На колени, ничтожество! - закричал Кингу, увидев воина в сверкающих доспехах на боевой колеснице запряжённой четвёркой огненных коней.

- Умри ничтожество! - и от взгляда Кингу свалились замертво три огненных коня. А воин не крикнул, но громко и грозно сказал:

- Ничтожество - это Ничто. Я - Мардук. Боги сделали меня своим царём. Или все или один правит вселенной, теперь я владыка вселенной. Я - Мардук. А ты кто?

 

Ответа он не ждал - и без слов было ясно кто такой Кингу... Метнул Мардук своё копьё и как молнией поразил он Кингу. И начал он стрелами, как ослепительно-белыми молниями убивать несметные армии железных чудовищ, созданных Кингу и Тиамат в их первую брачную ночь. Молнии разрывали тьму, окружающую дворец Тиамат и, наконец, они слились в одно непрерывное сияние. Выскочила разъярённая и ослеплённая Тиамат из-за каменных стен и увидела мёртвого Кингу и увидела гибнущих своих детей и вскричала она таким страшным голосом, что содрогнулись самые далёкие уголки вселенной. Раскрыла она свою пасть и кинулась на Мардука. Задрожал от страха Мардук, когда увидел сотни раскалённых железных зубов, сто извивающихся, как змеи, ядовитых языков Тиамат и десятки чёрных её крыльев, громыхающих, как камнепад. Бросился он бежать, бросив меч, лук и стрелы, бросив боевую колесницу, бросив даже своё счастье - быть царём богов, повелителем вселенной.

 

И вот уж как пушинка сметена великой и ужасной Тиамат колесница Мардука, вот уж и сам он в её когтях - маленький, словно мышонок, пред огромной скалою. Ещё миг!.. Но тут вспомнил и выхватил Мардук из кармана Розу Ветров и кинул её в пасть Тиамат. Восемь ветров вырвались на волю и с рёвом разорвали Тиамат на миллионы кусочков. Осталось лишь одно мёртвое чёрное сердце - с ним никто, никогда ничего не смог поделать. Любое оружие, любая хитрость и ухищрение не смогли разрушить этого чёрного сердца Тиамат. С тех пор оно является или как тень, или как ложь, или как ненависть. Никакими лучами света не осветить его черноту.

 

А частички Тиамат превратились или в воду, или в землю и камень, или в воздух и звёзды. Ещё долго бушевали эти стихии, пока свет чуть-чуть не смирил и не окрасил их в разные цвета.

 

А Мардук - царь богов - не помня вчерашнего своего страха, приказал собрать кровь Кингу и сотворил из неё Человека...

 

3

 

- Так, много веков тому назад, между Тигром и Евфратом родилась золотая Ассирия, - закончил рассказ Заратустра - Но кто скажет, нет ли больше Тиамат? Убил ли её Мардук? Осталось её чёрное сердце - самое страшное… И в ком теперь тенями живут осколки Тиамат? И наша кровь - кровь Кингу. Человек лишь при жизни вдыхает воздух восьми ветров, любуется светом и может познавать радость. Но, смерть... и он навсегда спускается в мрачную тьму подземного мира, где царит вечное Ничто

 

 

* * *

 

© Михаил Дмитриенко, Алма-Ата

АРХЕОПТЕРИКС

 

«Археоптерикс, возомнивший себя белоснежным альбатросом»

 

 

Археоптерикс возомнивший себя альбатросомЖил на свете один археоптерикс, почём зря жил он. Видел 1 кв. сантиметр мира, но тешился вселенной. Никого он не клевал - (клевали ли его другие, об этом умолчим). Он думал, что он Птица, другие думали другое. Свивать гнёзда - то ли не умел, то ли обходился пещерами. Археоптерксихи, увы, не имел (да и откуда ей взяться-то, такие вымерли...)

 

Одна стремительная самка, тоже птица (ого!) и тоже считающая, что вся её порода вымерла, в своей стремительности напомнила археоптериксу дела давно минувшие, этак уж с миллион лет назад…

 

Первая Леди в его жизни! О, это да!.. Как ловко она сотворила приятное безобразие! Она это умела, как всякая леди, а ледь она была на все сто. Такая ледь! Даже, лядь!.. Кончилось бурей в пустыне (где и обитает археоптерикс). Экземпляр давно вымершего археоптерикса сохранился внешне неплохо, хоть и стал напоминать сфинкса с отбитой мордой. Сохранился и возгордился - чем? - Ничем. Ах, нет, нет, теперь он - Альбатрос! Красиво звучит. Он реет над океаном раскинув свои белые с подпалиной крылья, которые болят от ран - ему некогда, с его слов, вбивали в крылья гвозди (наверное, врёт). Он научился любить с высоты, он хотел и свою любовь затащить под облака - увы, пингвины не летают! Пингвины расчётливы и методичны, а он - он абсурд, он абракадабра.

 

Ему сказали... Нет, промолчали, слова излишни, суть ясна без слов: «Ты - бамбук. Ты - медведь бамбуковый. Ты - съеденная молью шкура медведя». Альбатрос погляделся в зеркало чужих глаз - и верно! Бамбук и гробокоп.

 

И всегда, когда мимо пробегала по своим ва-а-ажным, о, очень важным делам, о-о-очень занятая пингвинка Краля, та, что Мяу... Археоптерикс, теперь снова он, грустил.

 

* * *

 

КОТЛЕТЫ ПО-ПИНГВИНЬИ

 

 

Хозяин одной частной шарашки (богадельни), мистер Босс Бес Совестный, решил продать всех своих пингвинов в армию.

 

- На войне нас всех убьют! - вскричала пингвинка Е-раз-прекрасная, потом, зарыдав - А убьют ли?..

- Да успокойся ты! - сказал известный пингвинус-маргинал эМ, а потом лирично добавил - А убьют, так умрём героями!

 

Пришёл хмурый хозяин и, сметая всех пингвинов метлой в одну корзину, разъяснил: «Да успокойтесь вы! Какая война?! Солдат должен быть сыт и весел».

 

- Это как?

 

Хозяин не ответил, но и так стало ясно: «Самцов на кухню. Самок в казармы». Подумал и сделал.

 

* * *

 

Умопомрачения Стиховода

 

 

1. Очень грустно ему было, даже если не было причин, даже если не было полной луны. Стихи писались не по желанию - писались просто так, неотвратимо, словно бежала моча. Порою стремительно, как снежная лавина, с напором, как водопад, а порою плавно и тягуче, как сироп при сгорающей стеариновой свече. Так же бесполезно.

 

2. Его нащупали в темноте невидимые лапы отчаянья и сжали. Задушили. Он не мог даже пискнуть. Отчаянье прошло когда взошло солнце. Мир осветился и окрасился. Невидимые лапы исчезли. Он вдруг ощутил в себе небывалый оптимизм и...

 

Отчаянье не приходит просто так и не уходит, не оставив следов. Что его оптимизм! Ничто. Солнечный ветер, не больше. А там, внутри, где и должно светить наше собственное солнце, там раковая опухоль.

 

 

Отчаянье. За отчаянье нельзя винить. Это катастрофа. Наказание за легкомыслие? Накажите лучше людей Веры, (впрочем, они уже наказаны).

 

Я видел корову,

Она мирно паслась

И по первому зову

На бойню неслась.

Я видел поэтов,

Они тоже паслись.

По зову эстетов

Они в мясники подались

 

 

(Надписано поэтом А. на скатерти в ресторане, с пометкой: «Здесь подают на редкость не прожаренное жаркое!»)

 

* * *

 

«ДЕЕПРИЧАСТИЕ КЛОУНОВ»

 

 

Овен, мой дорогой баран, взгляни ты на луга – не хочется покушать? Так не стесняйся - жуй, глотай, твоё всё это!

 

Это только твоё. Но поделись, мораль ведь такова. Спасибо. Когда Демократы с ножами придут, ты не успеешь почувствовать боли, ты ахнешь и миг превратится в Ничто, (ахинея? Согласен).

 

 

* * *

 

 

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ДМ. М. А. О ПОЭТЕ А. А.

 

……

 

Недавно, выйдя на свет, т.е. на люди, я встретил поэта А.А. он был... Что я смогу о нём рассказать? Ничего. А жаль. Ведь он может статься, (а он, и именно он и никакой-нибудь там я, станется) поэтом конца XX, начала XXI века, с обязательным внесением в школьную программу. Вот бы где сгодились мои мемуары… Неплохо бы иметь ещё и прижизненные сувениры от А.А. (но он жлоб фантастический).

 

Так что, кроме вранья, я могу сказать о нём? Ничего. А жаль... (Жаль не мне, а Вам и Ему).

 

* * *

 

 

© Михаил Дмитриенко, Алма-Ата

 

Пинг-вины

 

«Пингвин зазнайка»

 

 

Дама с кошкой на набережной Невы- Эй, послушайте, кто-нибудь!

- Слушать? Ну... ладно, валяй. Только короче.

- Я, вы должны прежде знать, что я - это Нечто.

- Какая разница?

- Нет, разница огромная! Если вы узнаете, что я - Нечто, то вы поймёте, ну хоть что-то поймёте из того, что хочу вам сказать.

- Ладно, валяй. Пусть будет Нечто. Только короче. (Зачем нам это?).

- Вы, надеюсь, поняли, что я - Нечто, потому всякое моё слово также Нечто, и всякое моё движение Нечто, и... Даже если это Ничто - это Нечто, у меня, разумеется!

- Ладно, ладно, валяй,

- А раз я - Нечто...

- Послушай, подруга, ты «Нечто», а что это – «Нечто»?

- Как?! Как с вами разговаривать?! Ведь вы не знаете даже таких простейших пустяков! Пойдите прочь. (Я вас не звала!). Прочь! Простейшие и примитивные - одноклеточные!

 

- Подумаешь…

 

 

* * *

 

 

«Пингвин с характером»

 

 

Там, где белым-бело, до самого горизонта, там и есть Антарктида. Там, как в больничной палате, всё нескромное, всё уродливое и разлагающееся, мгновенно укрывается белоснежной простыней - снегом. Белизна, как символ чистоты. Но подавляющая белизна ещё не значит, что в Антарктиде нет грязи - просто там чертовски холодно. Холодней чем в морге, потому и снега там не тают. Они хранят в себе Всё. Хранят вечно.

 

Там нет запахов и иных цветов... Впрочем, там есть Пингвины. Пингвин - это птица, которая стала Человеком Антарктиды. Она важна, она элегантна, даже красива, она всегда во фраке. Фрак, который так не гармонирует со снегами и мгновенно демаскирует Пингвина, он не для торжества, не для траура, он так – обман. Фрак - всего лишь слипшиеся перья, в которых не разглядеть птицу и культяшки руки-крылья.

 

Но, пожалуй, главное - Пингвин чёрно-белый! Чистейший чёрный цвет фрака и чистейший белый - манишки. Кто занимался живописью, художественной фотографией и прочим наглядным искусством, тот знает как притягательна, как заманчива эта чёрно-белость. Имеешь два цвета, а должен сказать ими Всё (но не то Всё, что хоронит в себе Антарктида, а живущее и смеющееся). Это очень выразительные цвета, они оставляют впечатление. Но кто это уже знает, тот знает и то, что один Белый и один Чёрный цвет - это неестественно. И дело не в богатейшей палитре спектра, дело в крайности противоположностей. Поясняю: в Пингвине природа совместила несовместимое - чёрный и белый диаметрально противоположны друг другу, как в чувственном восприятии, так и в духовных представлениях. Это как Жизнь и Смерть одновременно. Оттого Пингвины нереальны.

 

Но Пингвины существуют, и с этим приходится мириться. Пытаться объяснить этот нонсенс? Или просто сказать: "Пускай"? Кое-кто пытается их ассимилировать - перекрасить в один цвет; кто мажет сажей, кто пытается отмачивать в отбеливателе, а кто поверх "фрака" рискует наносить цвета радуги. Напрасно и бесполезно! Опасно. Пингвин останется чёрно-белым и с ним ничего не случится - он закалён холодами, самолюбованием и особой пингвиньей философией. Маляр же рискует попасть в число разочаровавшихся неудачников.

 

О Пингвинах пока всё. Они там, где-то, а мы тут... Мы любим тепло и нежные прикосновения рук.

 

 

*

 

 

«из биографии Заратустры»

 

 

Одиночество ЗаратустрыЗаратустра, рождённый в смутных видениях беспокойных снов, он скорее Никто. Незримый собеседник, с которым легче переживать страшные предрассветные часы. Он рождён одиночеством, стоит ли удивляться тому, что и он одинок? Одинок как никто на земле. Никто...

 

Ищущий и не находящий, всегда теряющий. Теряющий одну возможность за другой.

 

Теряющий? Пожалуй, именно так. Увы, искажение действий искажает и смысл. Он - дарующий. Дарящий в пустую. Дарить сокровища ветру, это ли не терять?

 

Самый большой его страх, что он – Гидра. Он боится заглянуть в себя настолько глубоко, чтобы увидеть Её. А она есть в каждом, Заратустра это уже знает... В каждом - кусочек солнца, веточка розового куста, отражение в грязной луже и, всегда - Гидра. Порою, сверкнёт чёрной чешуёй и скроется…

 

Гидра всегда есть! И Заратустра, то мирится с нею, то казнится мыслью: «Во мне - Гидра, или, Кто я после этого?». Увы, кругом тишина... И нет того голоса рядом, который лёгким баском ответил бы очень серьёзной шуткой: «Да дурак ты!» - и всё сразу же стало бы на свои места. И нет того женского голоса, который нежно б прошептал: «Успокойся, милый» - и всё сразу бы забылось...

 

Когда он умер, он распался на атомы, и они разлетелись по всему свету и смешались со многими миллиардами иных атомов. Они летят в бесконечности. Что было надо Заратустре и что надо им - этим атомам, из которых он был соткан?

 

Пред словом «Вечность» меркнут любые мудрости, условности, гнев и улыбки, правильности-неправильности, «дам-не дам». Бездарными клоунами выступают умельцы, дельцы, важничающие, правящие и разбивающие сердца.

 

«Замкнутый круг - это тоже бесконечность» - вот и всё, что мог Заратустра. Кто не бежит по этому кругу?

 

 

* * *

 

 

© Михаил Дмитриенко, Алма-Ата

ЗАЙЧАТНИК-КРОЛЬЧАТНИК

 

 

Люди пингвины и люди кролики«В небе проносилось множество лун» - на этой фразе меня как заклинило; делай, что хочешь или вообще ничего не делай, а дальше этого «множества», мысль не двигалась. Достоевский, например, обошёлся бы без этих подробностей, у Пушкина - одна луна стоила бы десяти, даже нынешний Солженицын, и тот, нашёл бы для луны нечто интригующее, колючепроволочное.

Так. «В небе проносилась...», а может действительно, к чёрту эту луну выкинуть? В самом деле, на кой она?.. «В безлунном небе проносилась...»

 

Ах, ты... (такая-сякая)!.. Всё же с луной, как-то привычней. «Огромная, неподвижная Луна, зияла в пустом небе, одна одинёшенька». Вот, это уже лучше, немного трагизма и получится настроение. «Огромная Луна неподвижно поблёскивала в круглых очках Лаврентия». Так, если уж Лаврентия приплетать, то дальше будет значиться так: «...Она рыдала многомиллионными голосами - это был Великий плач, плач невинных жертв репрессий». Добавить бы - «незаконных», но как-то по-канцелярски: невинных, незаконных, не... Нет-нет и нет! Лермонтов в таком случае сказал бы... Впрочем, то что он сказал бы, никто не узнает уже. А я, про себя должен же знать, что я бы сказал в таком случае? Должен. Говорю:

 

- Не знаю я, совсем не знаю, кто они эти жертвы, почему многомиллионные, почему невинные? - так говорю Я.

 

Ну ладно, положим у нас много миллионов - это не миллиард, так что с цифрами - порядочек, всё учтено и запротоколировано, а вот виновный - не виновный, кто ж их разберёт? Кто-то, где-то, в чём-то виноват, как и все, но в то же время и нет. Кто этот «кто-то»? Этот «кто-то», может быть кем угодно, например - я. «Где-то» - это не аргумент, мы все где-то... А в «чём-то» - это совсем отно¬сительно: одно «что-то», относительно другого «чего-то», а это второе «что-то», кто его знает? Каково оно? Кто за него может поручиться? Кто-то, где-то... Может это второе «что-то», похуже первого будет и ему самое место, там, среди невинных и необоснованных?

 

Итак: «В небе одиноко зависла луна, её тусклый свет, отражаясь в очках Берии, ничего не прояснил. Где-то всхлипывали миллионы и грозились перерасти в миллиарды; Кто их знает, что они там ещё напакостят, предадут, продадут?..»

 

Вот, вроде бы получились - хоть и не литературно, но демократично. А как же иначе? Ведь времена не те, это раньше надо было одних ругать, а других хвалить. Сейчас иное дело, сейчас всех можно и ругать и, одновременно, хвалить. Слово «мерзавец» - значит и достоинство и недостаток. Что хочешь, то и делай, только дядю Толстого и серьёзного не трогай - опасно.

 

У нас получилось:

 

«В небесах, придерживаясь буквы своего астрономического закона, циркулировала Луна. Она освещала своим неоновым светом крыши домов, в тёмных переулках - было темно и только зловещий отсвет вспыхивал, то там то сям, то в кошачьих глазах, то на воронёном клинке... Утром находили трупы, иногда их опознавали. Днём выходили газеты, некрологов было слишком много и их уже никто не читал, потом некрологи перешли в газетные рубрики - «криминал», «статистика», «интересное» и «прочтите на ночь малышу». Отъявленные коммунисты несли портреты Сталина, отъявленные демократы - размахивали долларами, левые и правые - переплёвывались с попеременным успехом. Умеренные люди середины, под шумок, обделывали свои делишки. Сгинувшие миллионы, сгинули не оставив и следа. Многомиллионные тиражи невинных жертв, прошлись по чистым душам грязными сапогами. Отмотавшие срок уголовники выжидали политических реабилитаций, и дожидались. Трёхцветное полотнище ни кого не ругало и не хвалило, оно просто мокло под дождём, быть может - дождём слез, каких-то новых и относительно незаметных жертв, совсем не репрессий. Флаг - мок, вспоминал былые денёчки, когда деревья были больше, а небо - голубей... С экрана телевизора Иосиф, увы, Кобзон....

 

А кто-то кричал: «Раздави эту гадину!», а кто-то, видимо гадина, сопротивлялся, но был подавлен. Всенародно избранный почивал в коме...»

 

Вот пока то, что получилось. Хотелось написать о любви, в серию - «Женский роман», но вовремя пошел снег, множество лун, куда-то, сами по себе, запропастились. Со стены грустно посматривал Достоевский, из телевизора, ехидно - Солженицын, за окном русский народ весело и с оптимизмом погромыхивал пустой и полной стеклотарой - россиянам было уже всё равно.

 

 

(продолжение следует ли?)

 

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

 

 

портрет нарцисса и сноба эстетаГлядя с высоты на прекрасный город - Ленинград, можно было его спутать только с Петербургом и Петроградом. Город во всех своих первомайских уборах выглядел настолько живо, что могло показаться...

 

Уже три дня как первый спутник земли пролетал над влюбленными, над...

 

Точка, тире – конец.

 

Морзянка – это солидно!

 

Застегни ширинку – душу видно!

 

 

* * *

 

 

Хорошо под звёздами и под луной, но эти ворота небес, для меня, закрыты. Я был бы доволен одною травой, но деревья мои - с потолка сталактиты. Летучие мыши - мои бабочки и стрекозы; в тоннеле живности хоть отбавляй! Метрополитен... Здесь столько поэзии, столько прозы!.. Шум над головой, наверно - Эдем... Краснею от мысли, что я из породы людей. Мне стыдно и совестно за русский народ. Гадким утёнком я хочу быть, но с надеждою на лебедей! Ведь даже пень в весенний день, которому совсем не лень, кричит с утра: «Ура! Ура!». Да так, что отлетает и кора...

 

 

* * *

 

 

МУР-ВЕЙ

 

Сказка для олигофреников и поэтов, предклимактерического возраста

(посв. А. А)

 

 

1

 

Покинул Мур-вей свой муравейник и отправился гулять по свету - других посмотреть и себя, красавца, показать. (Непредосудительно).

 

Мурашатник находился на небольшом холмике в хорошо подобранном осиновом лесу, а слева от него синели река, а справа оканчивался лес, как забор, и дальше раскинулись зелёные поля - до самого горизонта. Солнце каждое утро выныривало из реки, а вечером пряталось где-то далеко в кукурузных полях. Возле мурашатника было скучно, все муравьи только и делали, что таскали на себе всякие соломинки да хворостинки. Наш Мур-вей был ещё мал и считал, что это очень нелепое время провождение и вместо того, чтобы заниматься коллективно-полезным трудом, бил баклуши: заберётся на куст или на ветку дерева и лежит себе, смотрит в даль, на реку и на огромные белые облака. И песенку насвистывает:

 

«Я муравьишко маленький,

Весёлый да удаленький,

Гляжу на всех я свысока,

А подо мной течёт река».

 

Однажды так громко запел он своим фальцетом, что из реки щука вынырнула и, покачав седой головой спросила: «И не стыдно тебе, насекомое, муравьишко, бездельничать?».

 

Мур-вей сперва испугался, но так как щука оказалась доброй, успокоился и, рассмеявшись, крикнул: «Ха-ха! Ту, щука-щука пегая, плыви себе по речке, а я не такой как все - я, может быть, птицей хочу стать! У меня и задатки есть. А, кстати, рыбы ведь не разговаривают, а ты почему разговариваешь?».

 

Покачала щука седой головой и укоризненно так говорит: «Эх ты, муравьишко, муравьишко… Я щука непростая, скоро узнаешь...»

 

Взмахнула хвостом и нырнула в свои зелёные глубины, только брызги полетели во все стороны - чуть Мур-вея с дерева не смыли. А наш герой посмеялся и пуще прежнего запел:

 

«Есть муравьишки разные –

Трудолюбивые и праздные,

Есть лодыри и пьяницы –

Которым всё без разницы,

Я не тружусь, не отдыхаю –

Я целый день мечтаю»

 

- Муравьишка, держись крепче! - крикнул ему налетевший ветер и, сорвав листья с дерева, унёс вместе с ними Мур-вья далеко в поле.

- Стой! Стой! - кричал испуганный Мур-вей - Ты куда меня несёшь?

 

Но ветер ему не отвечал, он только шумел в ветвях деревьев и уносил его всё дальше и дальше.

 

 

2

 

Под горбатой сосной жил заяц Микешка. Микешкой его прозвали просто так - все зайцы в округе кричали ему: «Микешка, а Микешка, выходи, поиграем!». И он выходил, и они играли. Так и прицепилась к нему эта кличка.

 

Микешка, меж тем, был зайцем серьезным, разумным - никогда не делал глупостей и на облака не зарился без лишней нужды (да, по правде говоря, не знал об их существовании). Говорят - бесхитростный заяц, но и у него была своя песенка. Он её напевал сидя под большим листом лопуха.

 

«Тяжёл короткий век у зайца,

Но не клади ему в рот пальца!

Ла-ла-ла, эх! Эге-гей!

Скорей бы смута средь зверей!»

 

Заяц Микешка был крут и кроток одновременно. Морковку грыз с особым ожесточённым хрустом, даже с остервенением. Как врага.

 

Случилась беда - лютые волки отгрызли Микешке и без того малый хвостик. И решил заяц податься прочь из этих мрачных лесов. Собрал котомку, простился с роднёй и побрёл на Запад. Но - глупый заяц, наивный ли заяц, а на Западе - тот же хрен… И песни там поют невесёлые:

 

«Крикнул ворон три раза:

RЕМЕМВЕR!!!»

 

 

3

 

морда украинских фашистовА Мур-вей? Принесло его ветром к океану и бросило в волны. И не успел он за соломинку схватиться, глядь - уже и берега не видать. Кругом, до самого горизонта вздымаются огромные чёрные валы и кишат они кишмя кашалотами и особенно зубастыми акулами.

 

«И муравьишко добыча ценная, коль в пузе пусто! Знатная добыча!»

 

Хотел муравьишко запеть матросскую песенку, да тут щука появилась и говорит: «Видишь, к чему безделье-то твоё привело?». А муравьишко отвечает: «Нет, не вижу. Ты лучше помоги мне, щука».

 

«Нет, не помогу тебе» - сказала ему щука и исчезла. Расстроился Мур-вей, но делать нечего, вновь захотел он спеть свою песенку, но не успел. Съели.

 

Но и там, внутри рыбы-молот, Мур-вей ещё долго пел и буянил. Там, средь толпы жертв он и встретился с зайцем Микешкой. Последнего, на пути из-под Марселя во Псков, на родину, захватили кровожадные Алжирские пираты. Захватили и спросили: «Шпрехен зи дойч? Парле ву Франсе? Ду ю спик инглиш?». И отвечал им Микешка храбро: «Я, по-вашему - ни бельмеса!». Тогда кровожадные наймиты империализма США выбросили зайца-патриота за борт, без спасательного круга. На потеху себе и акулам. Вот так. Вот и всё.

 

 

P.S

 

А эта акула, между прочим, оказалась цельнометаллической и когда она попала в сети нибелунгов, из полированного стального брюха грянула песнь:

 

«Как мы выйдем в поле

да с косой,

да с косой!

Да накосим вволю -

будем с лебедой!

 

Покраснела вдруг зелёная трава –

То серпы ворогов наших жнут,

Кони наши бьют копытами и ржут,

Покатилася в бурьяны голова,

И кричит зубами щёлкая: «Капут!»

 

Услышали песнь нибелунги и разбежались по фатерлянду. А Микешка и его друг Мур-вей выбрались из рыбины через задний люк и отправились пешком до дому. Долог и труден был путь по лихой и негостеприимной чужбине. Трофейным сальцом только и перебивались. Но об этом в другой раз расскажу

 

(послесловие)

 

Когда старый злодей и пропойца А.А. прочёл эту сказку, он зарыдал и сквозь слезы глухо спросил: «Я надеюсь, с храбрыми нибелунгами больше ничего плохого не произошло?».

 

«Как же, - ответили мы - Ещё как случилось! На них напал мор названный «Мания величия» и они все так измельчали, что их уже от муравьишек вряд ли отличишь…»

 

«Неправда! - взвопил А.А. - Я отвергай эти ваши грязные инсинуации! Я своим ликом и опровергаю - я не мураш! Я – есть Прусский Поэт! Рост - 1м. 750 мм».